— Я думал о гранитном обелиске и кресте, как у ее брата, только поменьше. Кроме гранита здешнюю погоду ни один камень не выдержит.
В ней вскипал гнев против этого человека, так гнусно, так непростительно с ней поступившего. А больше всего злило, что теперь он идет рядом как ни в чем не бывало и говорит будничным тоном, словно они по-прежнему просто кузены, обсуждающие бытовые вопросы о могильном камне для покойной тетушки. Если бы не этот всепоглощающий гнев, Элизабет поняла бы, что под внешним спокойствием скрываются чувства, которые она разбередила. Но она была слишком зла. В это мгновение Росс казался ей причиной и источником всех ее нынешних и прошлых страданий.
Он снова заговорил, и Элизабет резко его оборвала.
— Когда ты виделся с Джорджем? Когда он успел тебе сказать, что не будет ставить камень?
Это были первые слова, с которыми Элизабет действительно обратилась к Россу, и он услышал нотки гнева в ее голосе.
— Когда? О, в прошлый вторник я был в Труро, и Фрэнсис Бассет позвал меня обсудить строительство больницы.
Элизабет остановилась.
— Так вот значит что.
— Что? Что-то не так, Элизабет?
— А ты... Как ты думаешь, что не так?
— Что ж, между нами много чего произошло за эти годы, но неужели возникло что-то еще?
— Что-то еще? — засмеялась Элизабет. — Ничего, конечно же, ничего! Да откуда чему-то взяться?
Росса поразила резкость ее смеха.
— Я не понимаю.
— Да так, ничего. Пустяки. Разве что каждый раз, когда Джордж встречается с тобой, он превращается из разумного человека в неразумное существо, из доброго мужа в злобного, из... из...
Росс некоторое время молча переваривал услышанное.
— Мне жаль. Наше противостояние с годами не смягчилось. Должен признаться, недавно даже усилилось. В тот день я перемолвился с ним парой слов, и, как обычно, мы слегка повздорили, но ничего серьезного. С тех пор как ты вышла за него замуж и разделила с ним судьбу, я не хочу сделать или сказать что-либо, что могло бы испортить тебе жизнь или нарушить счастье, которым ты наверняка наслаждаешься.
Помимо его воли в последней фразе проскользнул укол.
Платье Элизабет белело в сумерках. Росс говорил именно то, что она предполагала, как же мало его изменили годы! Как будто он снова в Тренвите тринадцать лет назад и смотрит на девушку, так много для него значившую, от слова которой зависела вся его жизнь.
Они впервые говорили друг с другом с мая 1793 года. Тогда он слишком хорошо осознавал непростительность своего поступка и, возможно, еще менее простительное бездействие в последующий месяц. Росс знал, что Элизабет никогда его не простит, она ясно дала это понять во время короткой встречи в присутствии Джорджа. Росс не винил ее в этом, на ее месте он и сам бы чувствовал то же самое. И потому холодность он вполне ожидал. Но не ожидал этого гнева и срывающегося голоса. Это его испугало и потрясло. С возрастом сам он старался залатать трещины былой вражды.
— Но почему моя встреча с Джорджем сказалась на ваших отношениях? Я не говорил о тебе, даже не упоминал твое имя... Хотя погоди, как раз тогда я предположил, что мне стоит обсудить могильный камень тетушки Агаты с тобой. Но это было всего лишь предположение, которое тут же было отвергнуто. Неужели он еще ревнует к нашей былой привязанности?
— Да, ревнует! Потому что подозревает, к чему она привела!
— Но... как он?.. Ты о чем вообще?
— А ты как думаешь?
Они уставились друг на друга.
— Я не знаю. Что было, то давно прошло.
— Нет, если он подозревает, что Валентин — не его ребенок!
Этого ей не следовало говорить никому. Она даже себе боялась в этом признаваться.
— Боже мой! — охнул Росс. — Святые угодники!
— Думаешь, Богу есть до этого дело?
Над побережьем уже сгустилась темнота, но над морем небо еще светилось.
— А это так? — спросил Росс.
— Что?
— Он сын Джорджа?
— Не могу сказать.
— То есть не скажешь.
— Не скажу.
— Элизабет...
— А теперь я пойду.
Она двинулась дальше, но Росс схватил ее за руку и задержал.
— Лучше бы ты умер, Росс, — сказала она, выдернув руку.
Росс ошарашенно уставился вслед быстро удаляющейся Элизабет. Потом побежал за ней и снова схватил за руку. Элизабет дернулась изо всех сил, но Росс держал ее крепко.
— Элизабет!
— Отпусти меня! Или ты всё такой же насильник?
Росс выпустил ее руку.
— Выслушай меня!
— И что ты можешь сказать?
— Очень многое! Но всё же кое-чего я сказать не могу.
— Почему? Ты еще и трус?
Росс никогда не видел ее такой, ничего похожего. Элизабет всегда была сдержанной, кроме единственного случая, когда он разрушил эту сдержанность. Но сейчас всё было по-другому, эта разъедающая истерика и ненависть. Ненависть к нему.
— Да, я трус, дорогая. Я не хочу копаться в воспоминаниях всех пятнадцати лет. Это принесет тебе еще больше боли, и я уверен, что все равно не смогу тебя убедить. Три года назад я, безусловно, нанес тебе страшное оскорбление, которое ты никогда не сможешь забыть и простить. Я лишь прошу тебя успокоиться и обдумать всё то, что привело к моему тогдашнему визиту. До того момента оскорбили не только тебя.
— Ты хочешь сказать...
— Да, именно так. Я не оправдываю себя, но просто прошу тебя подумать о том, что произошло за десять лет до этого. Разве не трагично, что прекрасная женщина, которая не смогла принять решение, тем самым разрушила жизнь всем нам?
Элизабет хотела было заговорить, но промолчала. Ее волосы и платье белели в темноте, но лицо невозможно было разглядеть. Она медленно развернулась и пошла дальше. Они оказались уже у ворот Тренвита.
— Но всё это в прошлом, — сказал Росс. — Даже с тех пор как я тебя обидел, прошло три года. Но меня поразило твое поведение. — Он замолчал, подбирая слова. — Откуда он мог узнать?
— Я решила, что ты ему намекнул...
— Боже всемогущий, да ты меня чудовищем что ли считаешь?!
— Почему бы и нет, раз ты так тогда поступил.
— Только потому, что любил тебя. Ты была любовью всей моей жизни. Любовь не может превратиться в такую ненависть.
Элизабет молчала. А потом произнесла уже немного другим тоном, как будто наконец-то слова Росса возымели действие:
— Значит, ему сказал кто-то еще.
— Но кто?
— Демельза?
— Конечно, она знала. Это чуть не разрушило наш брак, но рана затянулась. Она бы не стала ничего говорить, никому. Ей... ей слишком больно было об этом говорить.
Они сделали еще несколько шагов.
— Он вел себя так же, когда родился Валентин?
— Джордж? Нет.
— Он был убежден, что ребенок родился недоношенным?
— Я не говорила, что Валентин не его сын. Я лишь говорю, что Джордж это подозревает.
— Ну ладно. Значит, он что-то узнал совсем недавно или получил основания для подозрений.
— Ох, да какой смысл это обсуждать? — устало произнесла Элизабет. — Наш брак разрушен. Если ты хотел всё разрушить, то тебе удалось.
Но она не смогла увести разговор в сторону.
— Кто был в доме той ночью? Джеффри Чарльз? Он громко храпел в башне. Тетушка Агата? Она почти не вставала с постели. Таббы?
— Несколько месяцев назад Джордж встречался с Таббом, — неохотно призналась Элизабет. — Он об этом упоминал.
Росс покачал головой.
— Но как это может быть Табб? В те дни ты жаловалась, что он никогда не ложится спать трезвым. И я вошел не через дверь, как ты знаешь.
— Как дьявол, — сказала Элизабет. — Ты выглядел, как дьявол.
— Но после первого шока ты обращалась со мной не как с дьяволом.
Росс не хотел этого говорить, но она его спровоцировала.
— Благодарю, Росс. Мне следовало ожидать подобной издевки.
— Возможно. Возможно. Но теперь мы встретились через столько лет. И я не вижу, где тут конец или начало.
— Это конец. Ступай своей дорогой.
Они уже дошли до калитки.
— Эта встреча меня сама по себе поразила, Элизабет, но твои слова просто ошеломили. И как мы можем сейчас расстаться? Нужно еще столько сказать. Задержись хотя бы на пять минут.
— Даже пять лет ничего не изменят. Всё кончено.
— Я не пытаюсь возродить былые чувства. Я просто хочу как-то осознать то, что ты мне сказала... Ты совершенно уверена, что Джордж подозревает?
— А как еще объяснить его отношение к сыну?
— Он странный человек, подверженный переменам настроения, и это может создать ложное впечатление. Вполне естественно, что ты опасаешься...
— Из-за угрызений совести, хочешь сказать?
— Ничего подобного, потому что виноват только я.
— Как великодушно!
— Как пожелаешь, — произнес Росс с легким раздражением. — Но скажи, что вселяет в тебя такую уверенность?
Несколько секунд они молчали, и стало так тихо, что рядом, почти между ними, пролетела сова, и Элизабет пришлось поднять руку и прикрыть лицо.
