— Ларисса, будьте моей женой.
Глаза девушки мгновенно повлажнели.
— Слишком поздно.
— Знаю, но не попросить об этом — значит добавить ко всем несчастьям еще одно.
Ей стоило бы немедленно уйти. Не обращать внимания на его искаженное болью лицо. И то, что сердце разрывалось, а ноги не слушались, привело Лариссу в негодование.
— Ничто не исправит содеянного, как бы вы ни пытались меня убедить в обратном, так что зачем весь этот спектакль?
— Я надеюсь начать все заново, уничтожить прошлое, и есть многое, чего вы не знаете и в чем я должен признаться.
— Все это вряд ли меня касается.
— Умоляю, не отнимайте у меня последней надежды, выслушайте меня. Я понимаю, что лишь добавлю масла в огонь, но все же объясню, почему лгал.
— Я уже поняла, что почти все, сказанное вами, — ложь, — бросила она, — так что нет необходимости это подтверждать.
— Далеко не все, — вздохнул он.
Ей показалось, что он снова хочет погладить ее по щеке. Неужели он испытывает то же самое притяжение, которому почти невозможно противостоять? Что ж, возможно, ему не так уж ненавистны прикосновения к ней, и он вовсе не злорадствует по поводу своей легкой победы. А если их чувства взаимны? Но это все равно ничего не меняет. Он сделал ее орудием мести отцу. И ни перед чем не остановился, чтобы добиться своего. А теперь, наверное, совесть замучила его. Что ж, вполне понятно. Нужно же загладить вину хоть каким-то способом. Но ей… ей это не принесет ничего, кроме страданий. Она просто не может услышать еще раз подтверждение тому, как была наивна и доверчива.
Но слова сорвались с языка прежде, чем Ларисса успела опомниться:
— Что ж, объясняйтесь, только покороче. Винсент кивнул и поспешно сунул руки в карманы, подавляя желание обнять девушку.
— Между нами с самого начала была ложь. Я привез вас к себе, потому что увлекся вами с того момента, как увидел. И это не имело никакого отношения к вашему отцу. Легче легкого было бы найти его в конторе. К счастью, вы не догадались вспомнить об этом, когда я заметил, что должен иметь адрес, по которому можно было бы отыскать вас.
— В ту ночь я была слишком расстроена, — оправдывалась Ларисса.
— Это было вполне очевидно и на руку мне, потому что я сам потерял голову и, вполне вероятно, не сумел бы придумать более благовидного предлога залучить вас к себе домой. К моей радости, вы переехали. Но тут же возникла новая проблема: как дольше удержать вас под моей крышей, потому что я не мог вынести мысли о том, что буду вынужден отказаться от лишнего дня в вашем обществе. И без того пришлось смириться с тем, что у нас не так много времени и вы исчезнете, как только вернется ваш отец. Поэтому я решил оставить вас совсем без средств.
— Без средств?
— Вы упомянули о недавней болезни брата, поэтому я послал за своим врачом. Его визит вовсе не был ежегодным, как я говорил вам. Он приехал специально, чтобы осмотреть Томаса.
— Такая доброта с вашей стороны вовсе не извиняет…
— Рисса, о какой доброте идет речь? Просто я не хотел, чтобы вы продавали вещи, иначе у вас появились бы деньги на доктора и оплату недорогого жилья. И тогда я убедил вас позволить запереть драгоценности в сейфе. Поверьте, мои слуги вполне достойны доверия.
— А если бы я потребовала их обратно?
— Ключ от сейфа… к сожалению… на время потерялся бы.
— Так значит, и склад никто не грабил? — вырвалось у девушки.
— Нет. Я просто велел перевезти все ценности в другое место на случай, если бы вы сами захотели увидеть, что осталось после взлома. Но уверяю вас, я все бы вернул, поэтому и сообщил о своем намерении искать воров, чтобы вы не удивились, если позже вещи оказались бы на месте. Я совсем не собирался ничего отнимать у вашей семьи.
— Нет. Всего-навсего уничтожить нас, — проговорила девушка с такой горечью, что Винсент невольно нахмурился.
— Неужели вы не понимаете, что все это — вещи совершенно разные?
— Да? Кажется, вы преуспели во всем…
— С той минуты, как вы появились в моем доме, — перебил он, — я почти забыл о вашем отце. Жил и дышал вами. Вы завладели моими мыслями. Все, что я делал, имело одну цель — добиться вас. Но я убедил себя, что могу сделать это только под предлогом мести. Я не мог поступить, как полагается в таких случаях, жениться на вас, потому что Джордж Аскот был моим врагом…
— Он никогда не был вашим врагом.
— Тогда мне казалось, что был. Поймите, я был в этом твердо уверен. Я винил вашего отца в разорении моего брата, и следовательно, в его гибели. И все же я просто намеревался уничтожить его компанию и доброе имя. С меня и этого было бы достаточно. Мера за меру, как говорится. Он мог еще подняться, завести новое дело. Альберта же, как я думал, уже не воскресишь.
— Но зачем вы говорите мне все это? Какое мне дело? Хуже всего, что вы соблазнили меня без намерения жениться. Признайте это!
— Уже признал. Я лишь хотел объяснить, почему в то время не мог жениться на вас и почему теперь все мои намерения и решения кажутся столь ничтожными.
— Я знаю почему! По словам отца, ваш брат жив. Это тем более не извиняет того, что вы натворили.
— Но как я понял, отец не сказал вам, что моя месть больше не имела никакого смысла еще до того, как он объявился. Или вы не помните, о чем именно мы говорили до его прихода?
— Припоминаю, как вы рассуждали, что не можете жениться на мне из-за отца.
— Но уже тогда я осознал, что вы для меня — все. И если вспомните, я так и сказал. Для меня вендетта потеряла всякий смысл. Я даже попытался объяснить вашему отцу, что все еще можно исправить, но в эту минуту вы перебили меня, по-своему рассказав о случившемся отцу.
Так он признался в нагромождении лжи лишь для того, чтобы добиться ее доверия? Только последняя идиотка позволит ему снова ее одурачить… но она и так уже сделала глупость, согласившись на этот разговор.
— Ваша исповедь закончена?
Именно ее сухой тон убедил его, что попытки примирения тщетны. Никакие мольбы не смогут разбить лед, сковавший ее сердце. Глаза Винсента стали такими печальными, что Ларисса едва не заплакала. Но она не смягчится, ни за что не смягчится…
— Нет. Вам следует знать, что это я был в вашей комнате в ту ночь и долго стоял, сходя с ума от желания. Та дурацкая история о лунатизме тоже не правда. Я велел поставить замки на двери, боясь, что снова не удержусь и войду к вам.
— А ваше прошлое? Вы поведали о нем, чтобы добиться моего сочувствия? И это тоже обман.
— Ваше сострадание — редкая и драгоценная вещь, Ларисса, и я им воспользовался. Но у меня не было необходимости сочинять жалостные истории, чтобы пробудить в вас участие. Все, что я рассказывал о своем детстве, — чистая, хоть и не слишком приятная правда. Просто я ни с кем не делился раньше: ненавижу, когда меня жалеют, — пояснил Винсент и, сухо усмехнувшись, добавил:
