– Клянусь тебе, я ночью Хитклифа в глаза не видела, – сказала Кэтрин, сквозь слезы, – а если ты его выгонишь, то и я уйду вместе с ним. Но, думается, ты не сможешь этого сделать, он исчез… – И тут она зарыдала так сильно, что оставшихся ее слов было уже не разобрать.
Хиндли обрушил на нее поток оскорблений и брани, а потом велел тотчас уйти к себе и не плакать попусту. Я заставила ее подчиниться, и никогда не забуду той сцены, которую она устроила мне в спальне. Кэтрин меня страшно напугала: я подумала, что она сходит с ума, и упросила Джозефа сбегать за врачом. У нее явно начинался бред. Мистер Кеннет после осмотра тут же объявил, что мисс Кэтрин опасно больна. Она вся горела в лихорадке. Доктор сделал ей кровопускание, велел мне кормить ее пахтой и кашей на воде и следить, чтобы она не выбросилась в пролет лестницы или из окна. С этим он ушел, потому что ему хватало забот в нашем приходе, где коттеджи отстояли друг от друга на две-три мили и навещать больных было непросто.
Хоть я и не была терпеливой сиделкой, от Джозефа и хозяина вовсе было мало проку, а сама Кэтрин была упряма и несносна, как могут быть только больные, она поправилась. Миссис Линтон – мать Эдгара – несколько раз побывала у нас, чтобы обеспечить больной должный уход, и всех нас заставила побегать, пока все в доме не завертелось по ее указке. Когда Кэтрин уже выздоравливала, она настояла на переезде девушки в «Скворцы», чему мы только обрадовались. Но бедная старая леди поплатилась за свое милосердие: они с мужем заразились лихорадкой и сгорели в несколько дней, скончавшись один за другим.
Наша молодая госпожа вернулась к нам еще более необузданной, вздорной и дерзкой, чем раньше. Хитклиф как в воду канул с той самой грозовой ночи. И однажды я имела глупость, когда она совсем уж вывела меня из себя, прямо обвинить ее в исчезновении Хитклифа, что вообще-то было правдой, и она сама это знала. После этого несколько месяцев Кэтрин вообще со мной не разговаривала, только иногда бросала приказы, как последней служанке. С Джозефом она вела себя так же, однако его так просто было не пронять, и он по-прежнему постоянно поучал ее и отчитывал, как маленькую девочку. Для Кэтрин это было тяжело, ведь она воображала себя взрослой женщиной и нашей госпожой, а ее недавняя тяжелая болезнь давала ей право, как она считала, требовать к себе повышенного внимания и заботы. Потом доктор заявил, что ей в ее состоянии не стоит перечить, лучше ей уступать, и с тех пор она так смотрела на любого, кто отваживался ей сказать хоть слово поперек, что могла бы убить таким взглядом. От мистера Эрншо и его дружков она держалась подальше, а ее брат, в свою очередь запуганный доктором Кеннетом и не желавший повторения болезни сестры после припадков ее ярости, старался ей во всем потакать, чтобы не разбудить лишний раз ее скрытое безумие. Он излишне часто шел на поводу ее прихотей, но двигала им не привязанность, а гордыня. Он всей душой хотел, чтобы Кэтрин возвысила их семью, породнившись с Линтонами, и покуда она не мешала ему жить, как ему вздумается, он позволял ей помыкать нами, как жалкими рабами. На нас ему было наплевать! А Эдгар Линтон, как и многие мужчины до и после него, совсем потерял голову от любви. Он казался себе самым счастливым человеком на свете, когда через три года после смерти своего отца повел ее к алтарю Гиммертонской церкви.
Мне, вопреки моему желанию, пришлось оставить Грозовой Перевал и переехать вместе с молодой миссис Линтон сюда, в «Скворцы». Малышу Гэртону в то время исполнилось пять лет, и я только-только начала учить его грамоте. Горьким было наше расставание, но слезы Кэтрин перевесили наше горе. Когда я отказалась переезжать с ней и не поддалась на ее посулы, она пожаловалась мужу и брату. Эдгар Линтон предложил мне прекрасное жалованье, а Хиндли Эрншо велел собирать вещи. Он заявил, что не собирается держать женскую прислугу в доме, где нет хозяйки, а моего подопечного Гэртона пора сдать с рук на руки священнику для дальнейшего обучения. Мне ничего не оставалось, как подчиниться. Я прямо сказала хозяину, что он гонит от себя всех приличных людей, чтобы ускорить свою погибель. Потом я поцеловала Гэртона, попрощалась с ним, и с тех пор мы стали друг другу чужими. Странно, но он совсем позабыл, кто такая Эллен Дин, и о том времени, когда он был для меня всем на свете и даже больше, а я – для него!
В этом месте своего рассказа экономка взглянула на часы на каминной полке и ужасно удивилась, увидев, что стрелки уже показывают половину второго. Она и слышать не хотела о том, чтобы остаться со мной хоть на минуту. По правде говоря, я и сам не возражал, чтобы услышать продолжение ее истории в другой день. После того как она отправилась почивать, я еще предавался раздумьям некоторое время, а затем собрал все силы, чтобы скинуть с себя оцепенение, преодолеть боль в голове и ломоту в теле и тоже пойти спать.
Нечего сказать, прекрасное вступление в жизнь отшельника! Четыре недели мучительного кашля, ломоты и тошноты. Ах, эти студеные ветры, суровое северное небо, занесенные снегом дороги и неторопливые сельские эскулапы! Одни и те же лица вкруг одра болезни и мрачный приговор доктора Кеннета: до весны мне, скорее всего, не придется выйти на улицу.
Мистер Хитклиф только что почтил меня своим визитом. А неделю тому назад послал мне пару куропаток – последних в этом охотничьем сезоне. Каков негодяй! Ведь в моей болезни, без сомнения, есть и его вина. Надо было бы сказать ему об этом, но – увы! – как мог я оскорбить человека, сподобившегося больше часа просидеть у моей постели и проговорить на темы, не касавшиеся пилюль, микстур, пластырей и пиявок. Сейчас я пошел на поправку, но еще слишком слаб, чтобы читать. Так и хочется послушать занимательную историю. Почему бы не позвать миссис Дин, чтобы она завершила свой рассказ? Я могу восстановить в памяти основные его события до того момента, когда ей пришлось прерваться. Да, да – я прекрасно помню, что главный герой сбежал, и три года о нем не было ни слуху ни духу, а героиня вышла замуж. Звоню! Моей экономке наверняка понравится мой бодрый голос. Вот и миссис Дин.
– Лекарство вам принимать еще через двадцать минут, – начала она.
– Бог с ним, с лекарством, – прервал ее я, – мне хочется…
– Доктор сказал, что порошки вам уже не требуются.
– Прекрасная новость! А теперь послушайте меня и не прерывайте. Подойдите сюда и сядьте. Руки прочь от шеренги гадких пузырьков с лекарствами! Доставайте-ка скорее ваше рукоделие. Вот так, отлично! А теперь вернитесь к вашему рассказу о мистере Хитклифе с того места, где вы остановились, и до дня нынешнего. Он получил образование на континенте и вернулся джентльменом? Или ему удалось стать стипендиатом в Оксфорде либо Кембридже? А может быть, он сбежал в Америку и стяжал славу на полях битвы с врагами своей новой родины? Или гораздо быстрее нажил состояние неправедным путем на больших дорогах Англии?
