Генрих прикусил губу и затем расхохотался.
– А вы что выбираете, Нед?
Пойнингс тоже рассмеялся. Настроение переменилось.
– Разве нужно спрашивать? Если вы будете править, то я буду толстым и богатым. Я не говорю, что если вы умрете, то умру и я. У меня другие намерения, но счастливая участь меня не ждет.
Смех замер на лице Генриха, а его глаза были прикованы к глазам Пойнингса, как будто бы старались их проглотить или пробуравить насквозь. Нед, чувствуя какую-то отстраненность и расслабленность, в свою очередь пристально смотрел на Генриха. Если бы Генрих смог заглянуть ему в душу, а о такой способности ходила молва, то Пойнингса это нисколько бы не взволновало. Душа его была не чище, чем у других, и если бы Генрих сумел проникнуть в нее, то он разглядел бы нечто гораздо более худшее, но Пойнингсу нечего было бояться.
– Вы лжете, – тихо пробормотал Генрих. – Это наглая ложь, а вы глупец. Вы все дураки.
Он отвернулся, и Пойнингс испугался, услышав горечь в его голосе, когда Генрих заговорил вновь.
– Нет, вы не глупцы, это я дурак. Вы возложили на мои плечи еще одну ношу и приковали меня еще более сильными цепями.
– Нет, сир, – запротестовал Пойнингс, – какую бы ношу вы на себе не несли или какими угодно цепями не были скованы, это ваш выбор. Просто мы бы не захотели умирать вместе с вами, если бы вы не были человеком, несущим на себе этот крест. Все же, мне жаль, что вы это сознаете. Мы не намерены были добавлять эту боль ко всем другим.
Генрих снова повернулся к Пойнингсу и, посмеиваясь, провел рукой по своим светлым волосам.
– О, нет. Почему это меня беспокоит? Почему человек, который не боится протянуть руку за скипетром, беспокоится о друзьях, которые есть у него в этом мире, готовые умереть, лишь бы только достать этот скипетр для него? Отправляйся спать. Мы все здесь сошли с ума.
По мере того как проходили дни, задуманное казалось все менее и менее безрассудным. Толбот появился, как и обещал, с интересными новостями. Уильям и Стэнли приняли сторону Генриха. Уильям ждал в Стратфорде, чтобы доказать свою преданность. Лорд Стэнли хотел сделать тоже самое, но не мог действовать так открыто, потому что его сын, лорд Стрэйндж, оказался заложником в руках Глостера. Хорошей оказалась и новость о том, что граф Нортумберлендский, великий Перси, который правил на севере от имени Глостера, не смог собрать достаточные силы в поддержку короля. У Генриха, имевшего обыкновение воспринимать все новости с равнодушным видом, в глазах промелькнул ледяной отблеск. Он всегда считал Нортумберленда своим заклятым врагом.
– Собирается ли Перси приехать ко мне?
– Он опасается не только Ричарда, но и своих собственных людей. Но ему, как и нам, надоел Глостер. Северяне игнорируют маленькие выходки Ричарда. Кроме того, они не подставляют свои шеи под удар топора, подобно нам. Перси не отважится сражаться за вас, но он также не будет сражаться и против нас.
Надежды сэра Гилберта оправдались. На следующий день Генрих встретился с сэром Уильямом Стэнли в Стратфорде. Сэр Уильям встал на колени, чтобы поцеловать руку Генриха, так как это делает подчиненная особа перед законным королем. Однако Генрих был потрясен внезапной переменой своих чувств, когда его глаза встретились с глазами рептилии.
– Только не это, – подумал он. – О Боже, моя мать не могла писать так благосклонно ни о ком другом, как только о нем.
Он четко контролировал свои мысли. Братья не всегда были похожими, и к тому же внешность не всегда правдиво отображает душу человека. В конце концов Генрих и сам был не красавец и большинство людей тоже не имели особого желания смотреть ему прямо в глаза.
Он выслушивал обещания в верности и торжественные заверения в сообщениях своих доброжелателей с равнодушным выражением лица, но с искаженной душой. Даже подтверждение новостей Толбота о том, что Нортумберленд не смог собрать людей на севере, не доставило ему особой радости. В данную минуту он предугадывал возможности, которые получит в результате дружбы со Стэнли, и задавал себе вопрос, заслуживает ли существующий король этого покаяния.
– Я отдам приказ моей армии присоединиться ко мне здесь, затем, сэр Уильям, – сказал Генрих, стараясь скрыть свою неприязнь как можно лучше, – мы двинемся на Ноттингем и вытравим этого борова из его логова.
– Вы не найдете его там. – Уильям Стэнли улыбнулся и ему повезло, что Генрих умел хорошо контролировать свой гнев, который переливался через край при одном только виде Стэнли. – Он потребовал от моего брата и его людей, чтобы они встретили его около Лестера. Было бы хорошо взять его с юга.
– Почему?
– Дело в том, что новости, которые уже известны вам, облетели всю страну. Йорк уже послан к Ричарду, чтобы предложить свою помощь при необходимости. Они не доверяют утешительным письмам Нортумберленда. Если мы пойдем на север, мы окажемся между армией Ричарда и людьми, которые будут сражаться за него без приказа.
– Но у меня есть сведения о том, что южные войска идут сейчас на воссоединение с Глостером.
– Возможно. Но если вы окажетесь между ними и королем, простите сир, между ними и Глостером, они сядут и будут ждать. Они не будут сражаться до тех пор, пока вы не заставите их делать это. Они люди Эдварда, как вы понимаете, и в их душах идет война между оставшейся верой Йоркширкскому правителю и мщением убийце детей Эдварда.
Генрих осторожно сжал пальцы. Он инстинктивно чувствовал, что к любому совету Уильяма Стэнли не нужно прислушиваться, так как был уверен, что предательство было поводом не только для своекорыстия, но и для забавы сэра Уильяма.
Довод был веским и решение было принято советом. Вместо того, чтобы продолжать наступление на северо-восток, армия Тюдора наступала с востока на юг по направлению к Лестеру. Генрих все еще улыбался и произносил речи перед горожанами; он все еще безжалостно и публично наказывал любого, кто осмеливался грабить или угрожать населению, но в душе ему все труднее было скрывать свою тревогу. Толбот казался достаточно искренним, но не исключено, что Уильям Стэнли присоединился к нему лишь с целью деморализовать его армию путем отступления в самый решающий момент сражения.
Он сказал своему преданному охраннику, что желает ехать верхом без сопровождения. Генрих все дальше и дальше отдалялся от основной части своей армии, оставляя ее позади. Он в отчаянии решал, что было более опасным: предосторожность, которая могла посеять сомнение в доверии к Стэнли и заставить их повернуть обратно к Глостеру, или притворство в искренности. Был хмурый ненастный день, и Генрих, изнемогающий от усталости, не заметил наступления сумерек. Когда его выносливая лошадь, с трудом передвигаясь, споткнулась и от резкого толчка Генрих оторвался от своих размышлений, вокруг него были пустые поля. Было так темно, что он едва мог различать землю. Ночь вступала в свои права. Ни звезд, ни луны – где они? Далеко ли он уехал вперед? А может быть он отстал? Может ушел на север от своей армии? А может на юг? Генрих, худой и болезненный, знал, что если он проведет ночь в поле и к тому же промокнет под приближающимся дождем или от холодной августовской росы, то заболеет. Он заставил свою лошадь снова двинуться вперед. Он не останется здесь.
