— Нет, никаких писем я писать не буду, — решила Йола. — Я попрошу Эме, чтобы маркизу она сказала то же самое, что принцу Наполеону.
Так можно будет распрощаться с Йолой Лефлёр, а когда она вновь вернется домой, то попробует придумать предлог, почему маркизу не стоит ухаживать за Марией Терезой Богарне.
К ней вошла горничная. Йола встала и оделась в новое элегантное шелковое платье, к которому на случай путешествия полагалась легкая накидка.
Изумрудно-зеленое платье подчеркивало белизну ее кожи, а глаза сияли, как настоящие изумруды. Наряд дополняла небольшая шляпка, украшенная листьями плюща. Йола уже собралась надеть ее, когда раздался стук в дверь.
Горничная пошла открывать, и Йола услышала, как лакей объявил:
— Маркиз де Монтеро прибыл проведать мадемуазель.
Йола бросила взгляд на часы, стоящие на каминной полке. Еще не было девяти утра. Она точно знала, что Эме еще не проснулась; хозяйка дома вставала поздно.
Сначала она хотела сказать маркизу, что они больше не увидятся. Потом поняла, что у него наверняка имелась причина для столь раннего визита и он может потребовать, чтобы она его приняла, вызвав переполох среди слуг.
Она положила шляпку на столик.
— Передайте маркизу, — велела она горничной, — что я спущусь через несколько минут.
Горничная передала ее слова лакею, и когда дверь закрылась, Йола сказала:
— Я не хочу, чтобы господин маркиз понял, что я уезжаю. Тем не менее попросите, чтобы карету подали через полчаса. В десять часов идет поезд, на который я бы хотела успеть.
— Слушаюсь, мадемуазель, — ответила горничная. — Я сделаю так, как вы велите. Пока маркиз не уйдет, никто не узнает, что вы упаковали вещи и готовы уехать.
— Спасибо, — поблагодарила ее Йола.
Она посмотрела на свое отражение в зеркале. После бессонной ночи лицо ее было бледным, как мел, под глазами залегли тени. Поскольку она возвращалась домой, то не стала пользоваться ни тушью для ресниц, ни румянами, ни губной помадой.
«Интересно, что подумает маркиз, когда увидит меня в таком непривычном виде?» Но затем она сказала себе, что это не имеет никакого значения, поскольку сегодня они видятся в последний раз.
Йола твердо решила, что не выдаст своих истинных чувств. И все же, спускаясь вниз по лестнице, она чувствовала, как взволнованно бьется в груди сердце, а пальцы холодны, как лед.
Маркиз ждал ее в гостиной у одного из высоких окон, выходивших в сад. Как только она вошла, он обернулся. Ей тотчас бросилась в глаза его бледность. Лицо его было усталым и осунувшимся, как будто он, как и она, не спал всю ночь.
— Вы желали меня видеть? — спросила Йола и не узнала собственный голос.
— Еще рано, — ответил маркиз, — но я просто не мог ждать дольше. И мне почему-то казалось, что вы тоже не спите.
Ноги ее не слушались. Йола с дрожью в коленях прошла через всю комнату и села в кресло, стоявшее спинкой к окну, в надежде на то, что маркиз не сумеет прочесть по ее глазам, что она чувствует в эти мгновения.
Но нет, он даже не посмотрел на нее, а лишь подошел к холодному камину и встал рядом с ним.
— Я всю ночь бродил по городу.
— Всю ночь? — удивилась Йола.
— Мне нужно было все обдумать. Я почему-то пришел на берег Сены, где долго стоял и видел в воде ваше лицо.
— Я… вас не понимаю.
— Знаю, — ответил маркиз, — как знаю и то, что вы думаете по поводу вчерашнего вечера, и то, что вы тогда чувствовали.
Йола ничего не ответила, лишь крепко сжала пальцы.
— Именно поэтому я счел своим долгом прийти и объясниться, — продолжал маркиз, — чтобы вы поняли, почему я так себя вел.
В его голосе прозвучали незнакомые нотки. Йола подняла глаза, но тотчас поспешила отвести взгляд.
— Мы почти ничего не рассказали друг другу о себе, — сказал маркиз. — Просто не было времени. Возможно, вы знаете, что во время революции мой дед был казнен, а все наши владения конфискованы. — Он произнес эти слова небрежно, как будто тут не было ничего удивительного. — Поэтому мой отец был беден и после смерти оставил матери гроши. Однако благодаря великодушию моего дальнего родственника, графа де Богарне, я сумел получить отличное образование. — Йола ахнула, но ничего не сказала. — Более того, граф поселил нас у себя в замке в долине Луары. — Прежде чем продолжить свой рассказ, Леонид де Монтеро ненадолго умолк. — Не могу даже описать, какими счастливыми были для меня эти годы. Там были лошади, на которых я катался верхом, и множество приятных вещей, вызывавших восторг у маленького мальчика. А еще там был замок. — Он вновь умолк. — Ничего подобного я не видел за всю мою жизнь. Когда я был ребенком, он воплощал для меня все мои мечты. Больше того, он вдохновлял меня. Это трудно объяснить.
О нет, Йола отлично его поняла. Так было со всеми, кто жил в замке или приезжал погостить в нем. Те же чувства замок вызывал и у нее.
— Затем, когда мне исполнилось девять лет, — продолжал маркиз, — старый граф умер и хозяином замка стал его сын, которого, признаюсь, я боготворил. Такого друга, как он, у меня больше не было и, наверное, никогда не будет.
При этих словах Йола почувствовала, как глаза ее наполняются слезами. Чтобы маркиз ничего не заметил, она опустила взор и посмотрела на свои руки, лежащие на коленях.
— Новый граф де Богарне не только продолжил мое образование, которое начал его отец, он сам многому научил меня. Я никогда не забуду его доброты и участия. — Маркиз вздохнул. — К сожалению, его жена была совсем не похожа на него.
Йола едва не воскликнула: «Еще как не похожа!» Кому как не ей было знать, что за человек была ее мать.
— Графиня была религиозной фанатичкой, — продолжал маркиз. — Из-за нее жизнь в замке стала невыносимой не только для ее мужа, но и для многочисленных родственников, обитавших под его крышей. — Маркиз сокрушенно развел руками, а потом добавил: — Все они потихоньку уехали оттуда, и, поскольку графиня невзлюбила мою мать, уехали и мы.
— И куда же? — спросила Йола, понимая, что маркиз ждет от нее отклика.
— Граф купил нам домик на окраине Парижа. Он отправил меня учиться в лучшую школу Франции, а во время каникул приглашал для меня лучших учителей, с которыми я путешествовал по миру, в том числе по Италии, Греции и Англии. Он заботился обо мне, как о родном сыне.
Йола напряглась. Она постепенно начала понимать.
— Да, он хотел видеть меня своим сыном, — произнес маркиз. — И когда мне исполнилось восемнадцать лет, он доходчиво объяснил мне это желание.
«Боже, — подумала Йола, — маркиз наверняка слышит, как бьется сердце у меня в груди».
