Вцепившись ему в плечи, она собрала все свои силы. Их энергии сшиблись в темноте ночи. Объятия превратились в битву сил воли. На стороне Калеба была грубая мужская сила, но Люсинда очень скоро поняла, что и она обладает своей — женской — силой.
На какое-то мучительное мгновение она испугалась, что они могут каким-то образом уничтожить друг друга, потому что потоки их психической энергии сталкивались с невероятной силой.
Но несчастья не произошло. Наоборот, Люсинда почувствовала, что потоки их энергии начинают резонировать, усиливая и поддерживая друг друга, пока их энергия не стала общей.
— Люсинда! — Его голос был таким, словно он испытывал невыносимую боль.
Люсинда открыла глаза. Он смотрел на нее, и в его глазах было столько огня, что она удивилась, что от его взгляда не загорелось все вокруг.
— Люсинда!
Теперь в его голосе слышалось удивление.
Мускулы его спины стали твердыми, как гранит. Рот открылся в безмолвном крике ликования. Их ауры слились воедино в момент наивысшего наслаждения.
Звук приглушенных голосов — мужского бормотания и тихого женского смеха — вывел Калеба из гармонично организованной среды, в которой он пребывал. Несколько секунд он прислушивался, пытаясь определить местоположение пары. Мужчина и женщина были все еще на довольно далеком расстоянии, но они определенно двигались по направлению к сарайчику.
Он сел и осторожно высвободился из объятий Люсинды. Сухая трава под ним зашелестела.
Люсинда пошевелилась и открыла глаза. В лунном свете он мог видеть, что ее взгляд затуманен. Она улыбнулась, видимо, очень довольная собой, и приложила палец к его губам.
Калеб схватил ее руку, быстро поцеловал, а потом поднял Люсинду на ноги и протянул ей очки.
— Надо побыстрее тебя одеть, — шепнул он ей на ухо.
— М-м-м.
Он понял, что она не собирается торопиться. Он попытался надеть на нее платье. В свое время ему не раз приходилось раздевать женщин, но обратный процесс был ему незнаком, и сейчас он обнаружил, что это куда сложнее. Отсутствие опыта сказалось сразу же.
— Какого черта женщины носят такие тяжелые платья? — проворчал Калеб, застегивая крючки.
— Уверяю тебя, это платье намного легче, чем те, которые надеты на многих модных дамах в зале. Кроме того, я не ношу корсет, а мое нижнее белье соответствует требованиям Общества практичной одежды. Оно весит менее семи фунтов.
— Поверю на слово.
Он почувствовал, что она едва сдерживает смех. Она все еще не понимала, как близко разоблачение.
— Совсем рядом с нами два человека, — у самого ее уха прошептал Калеб. — Они идут сюда, наверняка для того, чтобы использовать этот сарайчик также, как и мы. Дверь заперта, но наши голоса они могут услышать.
Он наконец завладел ее вниманием.
— О Господи.
Она быстро наклонилась и начала натягивать чулки.
Он между тем застегнул брюки, рубашку и быстро завязал галстук. Ни у одного мужчины семьи Джонс никогда не было камердинеров. Они всегда одевались сами.
— Мои волосы, — в ужасе прошептала Люсинда, тщетно пытаясь заколоть шпильками растрепавшиеся пряди.
Голоса пары были уже совсем рядом, и Калеб прижал ладонь ко рту Люсинды.
Дверь потрясли.
— Проклятие, — проворчал мужчина. — Кажется, этот чертов сарай заперт. Нам придется поискать укромное местечко еще где-нибудь, дорогая.
— Даже не думай предлагать уединиться где-то в саду, — капризно сказала женщина. — Я не собираюсь запачкать платье травой.
— Уверен, что мы найдем подходящее место, — настаивал мужчина.
— Как же! Давай вернемся в зал. У меня все равно нет настроения. Лучше я выпью еще один бокал шампанского.
— Но, дорогая…
Голоса стали удаляться, а потом и вовсе затихли.
— У этого мужчины вечер не будет таким приятным, как у меня, — сказал Калеб.
Люсинда его не слушала.
— Я не могу вернуться в зал в таком виде. Тебе придется проводить меня до кареты. Патрицию пусть привезет домой леди Милден.
— Нет нужды впадать в панику, Люсинда. — Калеб чувствовал, что полностью владеет ситуацией. — Я обо всем позабочусь.
Ему всегда удавалось решать проблемы, подумал он не без некоторой гордости. Он взял Люсинду под руку и вывел в сад.
У Калеба было перед ней то преимущество, что он знал участок вокруг этого особняка так же хорошо, как свой собственный. Поэтому без труда провел Люсинду через сад, мимо кухни и черного хода прямо к парадному подъезду.
Перед домом стояла вереница карет и наемных экипажей. Разговаривавший с двумя кучерами Шют увидел их и, в знак приветствия, приложил руку к шляпе.
— Хотите уехать, мэм? — Он мельком взглянул на Люсинду и тут же отвел взгляд от ее волос.
— Да. Едем, и побыстрее.
Шют открыл дверцу и опустил ступеньки.
— А как же мисс Патриция?
— Мистер Джонс попросит леди Милден сопроводить её домой. Не так ли, мистер Джонс?
— Разумеется, — ответил Калеб.
— О, и попросите ее забрать у дворецкого мою накидку.
— Конечно, — пообещал Калеб.
Подхватив юбки, Люсинда скрылась в темноте кареты. Калеб наклонился, чтобы в последний раз вдохнуть ее аромат.
— Я приеду к вам с визитом завтра утром, в обычное время, — сказал он.
— Что? Ах да. С докладом, как всегда.
— И чтобы позавтракать. Я слышал, что утром обязательно надо завтракать. Доброй ночи, мисс Бромли. Хороших вам снов.
Отступив, он закрыл дверцу кареты. Шют кивнул ему, взобрался на козлы и взял в руки вожжи.
Калеб провожал карету взглядом до тех пор, пока она не скрылась в тумане, а потом вернулся в дом все по той же боковой лестнице.
Он уже был на полпути к балкону, когда его остановил мужской голос.
— Не хочешь ли выпить стаканчик портвейна? — спросил Гейб. — Я бы предложил тебе присоединиться к нам и сыграть партию-другую в бильярд, но знаю, как ты относишься к азартным играм.
Калеб обернулся и увидел своего кузена в дверях бильярдной. За спиной Гейба стоял Таддеус с кием в руке. Оба джентльмена были без сюртуков, с закатанными рукавами рубашек и полуразвязанными галстуками.
— Какого черта вы здесь делаете? Разве вам обоим не нужно быть в зале?
— Леона и Ванесса сжалились над нами и позволили сделать перерыв, пока они развлекают пожилых матрон, — ответил Таддеус.
— Стаканчик портвейна? Почему бы и нет. Отличная идея, — сказал Калеб. — И не имею ничего против бильярда. Полагаю, что ставка приличная?
Гейб и Таддеус переглянулись. — Ты уже сто лет не играл с нами в бильярд, — сказал Гейб.
