Да что же это с ней?
Это не тот обаятельный мужчина, чьи глаза искрились, когда он флиртовал с ней сегодня вечером. Это не тот мужчина, с которым она чувствовала себя в безопасности, которым могла управлять при помощи средств, никогда раньше не подводивших ее: своей красоты и готовности рисковать.
Темперанс больше не чувствовала себя с ним в безопасности. Она не понимала, что он сейчас делает и почему это так сильно возбуждает ее. Ему незачем так ее дразнить. Разве он еще не догадался, что может возбудить ее одним-единственным поцелуем? Она ведь чуть не отдалась ему там, у Раджива. Зачем же он так медлит?
Однако он по-прежнему не спешил. Что-то заставляло его двигаться нарочито медленно. Что он собирается сделать с ней, если ему требуется столько сил?
Его рука легла на верхнюю пуговицу застежки кожаных бриджей. Большим, указательным и средним пальцами он взялся за нее, и сильные мышцы предплечья напряглись, когда он расстегивал пуговицу. И снова он помедлил, наблюдая за Темперанс. Она сделала глубокий вдох. Блеск в его глазах говорил о том, что он прекрасно понимает, как действует на нее. Знает, как эта нарочитая медлительность сводит ее с ума. Но это лишь еще больше подстегивало его, и он продолжал ее мучить.
Когда его пальцы лениво расстегнули еще одну пуговицу на бриджах, напрягшаяся плоть вздулась. Темперанс почувствовала, как волна тепла прихлынула к низу живота. Она хотела его, несмотря на холод, исходящий от него сейчас. Несмотря на ощущение странности происходящего, которое росло в ней с каждой минутой. Чувствует ли он ее возбуждение, как она чувствует животный запах похоти, исходящий от него?
Но если он что и ощущал, то ничем не выдавал этого, продолжая обнажаться невозможно медленно, как будто сдерживал себя, чтобы наброситься на нее с той дикой страстью, с которой ей бы следовало сопротивляться ему. Однако она была парализована неудержимым, неодолимым желанием.
Почему он так поступает? Зачем оттягивает неизбежное? Ведь не из страха же, что у него ничего не получится. Она видела, что его возбуждение достигло предела. Или он пытается доказать ей, что она солгала, когда сказала, что ее влечет к нему из-за его доброты?
Сейчас он не был добрым.
Тепло и забота, которые он проявлял всего несколько часов назад у Раджива, видимо, всего лишь иллюзия. Обман чувств, вызванный экзотическими индийскими пряностями. Тогда они удержали его от желания овладеть ею. Теперь все это прошло. Испарилось. Он заковал душу в ледяной панцирь, и она поняла, что в этот раз он наконец возьмет ее, используя всю свою силу, чтобы подчинить ее своей власти.
Какой дурой она была, думая, что соитие с этим мужчиной будет лучше, чем с Рэндаллом. Рэндалл по крайней мере не играл с ней и не унижал, доводя до такого постыдного накала желания, как делает сейчас этот мужчина, пользуясь грубой силой. Он вызывает у нее настолько сильную страсть, что это до смерти пугает ее.
Трев расстегнул последнюю пуговицу на бриджах, и они упали, выпустив на волю его пенис. Он был огромным, как в ту ночь в переулке, когда она обманула его и убежала. Но сейчас он не охвачен страстью, а полностью владеет собой. И ей не сбежать от него.
В свете свечи она уловила блеск его прищуренных глаз. Он смотрел на нее так, словно бросал ей вызов, и тоже вспоминал, что случилось в переулке, и давал ей понять, что в этот раз все будет по-другому.
О да, по-другому. Ее буквально трясло, сердце лихорадочно билось в груди. Горячая кровь пульсировала внизу живота. Она теперь в большей опасности, чем тогда, в переулке, но она ждала и хотела этого и не могла ничего с собой поделать. Она лишь могла смотреть, как он соблазнительно медленно снимает плотно облегающие бриджи вначале с одной ноги, затем с другой, как будто возбуждая себя этим.
Когда бриджи упали на пол, он подобрал их, аккуратно сложил и так же аккуратно положил на стул. Только после этого он развязал завязку, удерживающую кальсоны, они упали на пол, и он ногой отшвырнул их в сторону.
Сделав глубокий, прерывистый вдох, он шагнул к ней, положил руки ей на плечи и толкнул на постель, широко раздвинув ее ноги. Потом ухватился за подол рубашки и задрал его, обнажая ее жаждущее лоно.
С минуту он пожирал ее взглядом — глаза широко открыты, ноздри подрагивают. Он протянул руку и погладил ее влажную припухшую от возбуждения плоть.
Она знала, что будет дальше. Точно так же, как было с Рэндаллом: болезненно и быстро, слишком быстро. А потом она останется унизительно опустошенной и неудовлетворенной. С этим мужчиной не будет даже того незначительного удовольствия от мысли, что, возбуждая его похоть, она укрепляет свою власть над ним.
Она хотела гораздо большего. Он ввел ее в заблуждение своими пылкими, обжигающими поцелуями и блеском в глазах. Он вызвал ее на откровенность и создал обманчивое впечатление, что ощущает родство их душ. Но на деле все оказалось не так. Его пальцы отыскали ее припухший бутон и грубо стиснули. Потом он поднес их к лицу и понюхал, глубоко втягивая запах. Затем протянул руку и загасил свечу.
Она вся горит от страсти, бесстыжая. Трев задавался вопросом, есть ли предел ее двуличию. Чтобы симулировать такое желание, требовался необыкновенный талант, с которым он никогда раньше не встречался. Даже рабынь низама нужно было ласкать и возбуждать, прежде чем они оказывались готовы принять его. Они смазывали себя маслом, чтобы скрыть отсутствие желания, но он в состоянии отличить по-настоящему жаждущую женщину от притворщицы, и его было невозможно обмануть их гаремными уловками. Он брал то, что они вынуждены были предлагать ему, но только после того, как использовал все свое сексуальное мастерство, превращая их притворное желание в настоящее.
Но эта женщина не рабыня, и масло она не использовала. Он не сделал ничего, чтобы возбудить ее. И все равно она едва сдерживается. Даже после того как свет погас, он не мог прогнать образ ее припухшей розовой плоти. Ее вожделение было таким же сильным, как и его. Неужели ее желание услужить своим хозяевам столь велико, что может довести ее до такого безумия?
Видимо, так оно и есть, и все же он был в замешательстве. Он не ощущал торжества, когда готовился сделать с ней то, что должен сделать, но чувствовал уязвимость и страх и даже намек на печаль. Он старался не забывать, что это не настоящие ее чувства. Ему известен ее мотив. Это совокупление лишь циничное притворство закоренелой, бессердечной мошенницы, готовой на все, чтобы послужить его врагу.
И все же он ощущал какую-то странную, едва уловимую связь с ней. Будет ли конец ухищрениям, которые эта женщина испытывает на нем?
