Но она не пошла на поводу у этого желания, хотя и тронула мимолетно его лоб, проверяя нет ли горячки, а потом положила ладонь на его грудь, ощущая, как бьется его сердце. Важнее этой пульсации нынче для нее не было ничего. Лишь бы его сердце билось под ее ладонью, никогда не прерываясь, даже на миг!
Милый мой, моя лада, мой ясный, прошептала бы Ксения нынче, если бы не боялась потревожить его. Моя радость, мое солнце в вышине неба… Как же были мои дни пусты без тебя! Как сумрачно и холодно было в жизни моей, как тоскливо! Только возле тебя так бьется сердце в груди… только для тебя одного…
Ксения открыла глаза, когда в комнату уже вползли сумерки, и единственным источником света был тонкий мигающий огонь лампадки у образов в углу. Сама не заметив того, уснула, видать, на краю постели, когда сидела подле Владислава, сторожа его сон. Золото ее распущенных волос разлилось волнами по покрывалу, мужские пальцы медленно перебирали пряди, пропуская их между собой, наслаждаясь их мягкостью, вдыхая еле уловимый аромат цветов и трав, что шел от них, от которого так кружилась голова.
Ксения медленно подняла голову и взглянула в глаза Владислава, чувствуя, как ее затягивает омут его темных глаз. Они долго смотрели друг на друга, не говоря ни слова, а потом он тихо произнес: «Моя драга…». И она вдруг заплакала от той нежности, что услышала в его голосе, уткнувшись лицом в его широкую ладонь, ощущая, как распирает ее сердце от счастья, захлестнувшего ее в этот миг с головой…
1. Тут: беспомощного (старорусск.)
2. По своей воле (старорусск.)
3. Тут: близкий, родной (старорусск.)
4. «Срезень» — тип болта для арбалета, наконечник которого имеет необычную форму — незаостренный кончик, а широкую режущую кромку, предназначенную нанести дополнительные резанные раны. Из-за этой формы причинял муки при ранении и был труден для удаления
— Тише, тише, моя драга, — прошептал Владислав. Каждая ее слеза, падавшая на его ладонь, была для него словно капля обжигающего воска, нестерпимо жгла кожу. — Я жив и здоров, руки-ноги при мне. И ты рядом. Чего ж слезы лить? Из-за брата плачешь?
Но Ксения только головой покачала. Нет, эти слезы лились из глаз не от тоски по тому, кого она уже и не чаяла увидеть в жизни своей. И кого уже не увидит никогда. Это после, когда утихнет тревога за жизнь Владислава, когда останется наедине со своими мыслями, она будет реветь тихо, кусая рукав, чтобы не слышно было плача о том, от чего отреклась ради своей любви и от том, от чего предстоит отречься.
— Не надо, моя драга, не плачь, — снова прошептал он. — Коли правда то, нет нужды слезы лить. От твоих слез у меня душу выворачивает…
— Не буду, — подняла голову Ксения, улыбаясь его неподдельной тревоге. Она коснулась его обнаженного плеча, а потом легко провела пальчиками вдоль руки до самой ладони. Когда ее пальцы уже коснулись ее, Владислав поймал их, переплел ее тонкие пальчики со своими, а потом поднес их к губам, поцеловал ее руку, заставив тем самым сердце Ксении забиться пуще прежнего.
Она заметила, что он желает начать разговор, и быстро положила пальцы на его губы, не позволяя произнести и слова. А потом вдруг соскользнула одним движением с постели, встала на колени у постели, прижимая его руку к своей щеке, не выпуская его пальцев.
— Прежде, чем ты заговоришь, я бы желала сказать тебе, что на сердце ныне у меня. И сказать то, что должна была еще тогда, в тот миг, когда мы встретились с разлуки долгой, — она замолчала, подбирая слова, собираясь с духом, а потом взглянула в его глаза, и заговорила смелее, чувствуя, как отступают ныне прочь последние сомнения и страхи.
— Прости меня, милый мой. За боль твою, прости, за душу израненную. За те муки, через которые провела тебя, совсем не думая о том, какие раны сердцу твоему наношу. Нынче утром, когда то случилось, у меня словно глаза открылись. Невыносимая боль, когда тебя предают, когда бьют в спину, а ты того не ждешь. Невыносимая боль, когда это делают близкие тебе люди. А еще страшнее и больнее, чем то предательство — терять того, ради кого сердце твое бьется, ради кого жить желаешь. Мое сердце остановилось там, на краю лесу, когда стрела тебе в спину прилетела. Только одного желала — лечь подле тебя на снег и лежать до скончания веков под покровом снежным. Только бы рядом… И вернулась я тогда, тебя ослушавшись, потому что нет мне жизни без тебя. Я могу жить далеко от тебя, но ведая, что сердце твое не бьется боле — не могу, не желаю…Нынче словно глаза открылись… Прости мои грехи перед тобой, Владек… Простишь ли меня?
— Тс-с-с, тихо, моя кохана, — прошептал Владислав, когда на последних словах ее голос вдруг прозвучал резче и громче, а с ресниц сорвалась одинокая слеза и побежала тонкой струйкой по щеке. — Не плачь, нет нужды. И нет нужды просить о прощении ныне. Я простил тебе, верно, все в тот миг, как коснулся тебя здесь, в этой спальне, только сам не понимал того до недавних пор, — он приподнял правую ладонь, показал ей тыльную сторону. — Помнишь, шрам? Помнишь, что сказал я тебе тогда, на дворе вотчины московитской? «Хоть режь меня ты, хоть коли, лишь бы тебе добже было». Так и есть, моя драга, так и будет, — он потянулся к ней, и она подалась навстречу его ладони, что скрылась в золотых волнах ее волос, обхватила ее затылок, вынуждая склониться ближе. — Без тебя мое сердце не живо. Оно стучит в груди, гоняя кровь по телу, но не живо. И я не жив, коли тебя нет подле. Ты словно отрава влилась в мои жилы через тот поцелуй в Москве, на дворе твоего отца. Отрава, что не давала покоя после, как ни гони ее. А потом только крепче с кровью моей она смешалась, когда еще глубже в омут твой нырнул. Думал я, тебя в полон взял, да не так вышло все. Твои волосы, глаза, кожа, словно дурманом голову закружили… и не отпустят отныне из полона своего. Никогда! Не выветрить той отравы, что в крови моей, нет такого средства, чтобы против того яда было. Да мне и не нужно того! Только рядом будь. Иначе крутит душу мою, выворачивает…
Владислав коснулся губами легко ее губ, мимолетно, словно дразня, а потом улыбнулся, когда она сама потянулась к нему, сама продолжила поцелуй.
— Я столько раз тебя терял… — прошептал он, гладя ее волосы, не отрывая взгляда от ее глаз, горевших странным блеском в скудном свете лампадки. — Я столько раз тебя терял… даже схоронил единожды. Оттого и боялся снова поверить, что ты можешь рядом быть. Боялся в жизнь свою впустить. Ни сабли, ни стрелы не боюсь, первым на ворога брошусь, коли надобно будет, а тебя боялся… Боли той боялся…
— Слово даю…! — запальчиво воскликнула Ксения, но Владислав точно так же, как она недавно положил ей пальцы на губы, принуждая замолчать, не продолжать своих клятв.
