Такое распоряжение было совершенно естественно: как ни бесстрашна молодая девушка, ее нельзя оставить одну ночью, и Вольфгангу, как человеку, близкому теперь ее семье, следовало взять на себя роль охранителя. Но они оба, казалось, были недовольны: Эрна тоже стала возражать и высказалась за то, чтобы идти всем вместе. Однако Вальтенберг и слышать не хотел об этом; он поспешил с доктором и Зеппом через лужайку, и все трое исчезли в лесу на противоположной стороне.
Оставшимся пришлось примириться с перспективой ожидания. Они обменялись несколькими словами по поводу случившегося несчастья и возможных его последствий, потом наступило продолжительное молчание.
На горы спустилась ночь, таинственная, безмолвная, но не темная, полная луна обливала все своим мечтательным сиянием; огни костров на горах вокруг тускло блестели в ночи и были похожи на крупные светлые звезды, упавшие с неба и продолжавшие светиться на вершинах. Днем с этого луга открывался широкий вид вдаль, а теперь нежная дымка окутывала весь горный мир, и сквозь нее лишь кое-где еще выступали очертания гор. Резкие контуры их вершин расплывались, густые массы лесов рисовались голубоватыми тенями; глубоко внизу, там, где зияло Волькенштейнское ущелье, царил мрак, но мост был освещен луной. Он перекидывался с одного края на другой узкой блестящей дорожкой, и зоркий глаз мог различить его даже с такой высоты.
Только Волькенштейн выделялся отчетливо на ясном ночном небе. Леса у его подножия, зубцы и расщелины скал, исполинские трещины в отвесной стене – все было залито белым светом. Вокруг самой вершины еще клубились легкие облака, но они как будто медленно таяли в лунном свете, иногда сквозь них искрились обледенелые зубцы вершины и снова тонули в воздушной дымке тумана.
Эрна села на сосновый пень на опушке леса и отдалась очарованию этой картины. Вольфганг нарушил молчание.
– Едва ли господину Вальтенбергу удалось бы взобраться на Волькенштейн, – сказал он. – Я думаю, не было надобности и отговаривать его так серьезно: дойдя до подошвы главной вершины, он во всяком случае повернул бы назад.
– Вы слышали, о чем мы говорили? – спросила молодая девушка, не сводя взора с вершины.
– Да, я стоял недалеко.
– Значит, вы слышали также, что он под конец отказался от попытки?
– По вашей просьбе.
– Да, я просила, меня пугает всякое бесцельное удальство.
– Всякое? Мне кажется, господин Вальтенберг придал вашим словам другое значение. Может быть, он имел на это право?
Эрна обернулась и смерила его холодным взглядом.
– Господин Эльмгорст, я вижу, вы уже причисляете себя к членам нашей семьи, но все-таки не признаю за вами права задавать мне такие вопросы.
– Извините, если я показался вам бестактным, но намеки моего тестя позволили мне думать, что это – уже не тайна.
– Дядя говорил с вами об этом? Теперь, перед отъездом?
– Да, но он говорил и раньше, еще три месяца назад, когда я был в городе.
Густая краска залила лицо молодой девушки. Так, значит, ее дядя говорил будущему зятю, как он думает пристроить племянницу, уже тогда, еще до ее личного знакомства с Вальтенбергом! Вся гордость Эрны возмутилась, и она с нескрываемым раздражением возразила:
– Я знаю, что дядя всегда и во всем имеет в виду расчет, почему бы ему не рассчитывать и подыскивая мне партию? Но в данном случае, я полагаю, последнее слово останется за мной. Кажется, и он, и вы забыли это!
– Я? – вскрикнул Вольфганг. – Неужели вы думаете, что я принимал участие в его плане?
Эрна бросила на него странный взгляд, значение которого он не мог себе объяснить, и в голосе ее слышалось что-то вроде легкой насмешки, когда она ответила:
– Нет, в нем вы не принимали участия, я знаю!
– И вы были бы решительно несправедливы ко мне, если бы так подумали. Я вообще не чувствую симпатии к господину Вальтенбергу и убежден, что при всех своих подкупающих качествах он не в состоянии сделать кого-либо счастливым.
– Это ваше личное мнение, – холодно сказала Эрна. – Женщина в таких случаях спрашивает об одном: любят ли ее без всяких расчетов и соображений.
– Неужели одно это имеет решающее значение? Я думаю, она должна задать и второй вопрос: любит ли она сама?
Вопрос прозвучал медленно, почти нерешительно, и глаза Эльмгорста с напряженным ожиданием не отрывались от лица Эрны. Но ответа не последовало. Взгляд девушки был устремлен в туманную даль. Огни на горах гасли один за другим, только один, самый большой, высоко наверху, еще пылал крупной звездой. Вокруг Волькенштейна все еще клубилась белая дымка, и лунный свет создавал из нее фантастические образы. Вдруг из туманной, движущейся массы медленно начала выплывать сверкающая вершина, недосягаемый трон феи Альп в вечном одеянии изо льда и снега.
Вольфганг оставил свое место и подошел к молодой девушке, продолжая вполголоса:
– Я знаю, что не имею права задавать такой вопрос, но вы сами должны были задать его себе, и ответ…
Его остановило глухое, сердитое ворчанье: Грейф не забыл своей старой антипатии к инженеру, он не выносил его близости к своей хозяйке и протиснулся между ними, как бы защищая ее. Эрна положила руку на голову собаки, чтобы успокоить ее, и та сейчас же замолчала. Вдруг молодая девушка без всякого перехода спросила:
– Почему вы ненавидите Вальтенберга?
– Я? – Эльмгорст, видимо, растерялся от встречного вопроса, которого совершенно не ожидал.
– Да. Или вы станете отпираться?
– Нет, – сказал Вольфганг упрямо и решительно. – Признаюсь, я ненавижу его.
– Но у вас должна быть для этого причина.
– У меня и есть причина, но вы позволите мне последовать вашему примеру и отказаться от ответа.
– Так я отвечу за вас: потому что вы видите в Эрнсте Вальтенберге моего будущего мужа.
Эльмгорст вздрогнул и посмотрел на нее растерянно, с испугом.
– Вы… знаете это?
– Неужели вы думаете, что женщина может не почувствовать, когда ее любят и стараются во что бы то ни стало скрыть это от нее? – с горечью спросила Эрна.
Наступило долгое, тяжелое молчание; наконец Вольфганг глухо проговорил:
– Да, Эрна, я любил вас… любил не один год.
– А выбрали Алису!
Эти слова выражали суровое осуждение; Эльмгорст промолчал и опустил гордую голову.
– Потому что она богата, потому что с ее рукой связаны деньги, а у меня их нет. Но Алиса не будет несчастна, она не знает и не требует счастья в высшем смысле этого слова, зато я была бы безгранично несчастна с человеком, которого должна была бы презирать.
– Эрна! – воскликнул инженер с угрозой.
– Что? – резко спросила она.
Напоминание подействовало; Эльмгорст принудил себя к самообладанию и спокойнее произнес:
