Джозеф шагнул ближе и поднес расческу к ее спутанным волосам.
– Нет. – Сидони отдернула голову. Ей больше не хотелось неискренней предупредительности. Ей хотелось реального мужчину.
– Шш. – Он прижал ладонь к ее щеке и держал, осторожно и тщательно расчесывая спутанные пряди.
В комнате стало тихо. Потрескивали поленья в камине. Тихо шуршала расческа. Дождь стучал по стеклу. Буря снаружи, как и буря между нею и Джозефом, утихла.
Он расчесывал ее волосы до тех пор, пока они не стали почти сухими. Бокал с бренди опасно наклонился у нее в руке, и он едва успел подхватить его. Ленивое удовольствие растеклось по ее телу при взгляде на его руку, накрывшую ее ладонь. Плавное движение расчески снимало слой за слоем ее сопротивление. После всех страхов и гнева она погрузилась в туман вялой покорности. Возможно, скоро он отнесет ее в постель. Наверняка он говорил не всерьез, что она будет спать одна.
Он отложил расческу и взял ее на руки. Сидони что-то сонно забормотала и уткнулась лицом ему в грудь. Она была теплой. Он был теплым. Все было таким восхитительно теплым. Она подавила зевок и закрыла глаза.
«Джозеф…»
Возможно, она произнесла его имя вслух. Сидони потерлась носом о крепкую грудь, вдохнув запах дождя и свежести. Ей показалось, он тихо зарычал, но уверена не была. Она слишком устала, чтобы быть в чем-то уверенной.
Он положил ее на кровать и укрыл одеялом. Руки его отпустили ее как будто с неохотой, и это ощущение прорезалось сквозь ее сонливость. Она протестующе замычала и ждала, что он ляжет с ней рядом.
Глаз Сидони не открывала. Смотреть на него – почти все равно, что признать, что она перестала сопротивляться. Она услышала, как он вздохнул. Его чистый запах наполнил чувства, когда он прижался губами к ее лбу, а потом коротко поцеловал в губы.
Она ждала, что он присоединится к ней в постели.
Ждала и ждала.
Борясь с изнеможением, Сидони открыла глаза и увидела, что Джозеф одну за другой гасит свечи, пока не осталась всего одна. В мерцающем свете лицо его казалось хмурым, и выглядел он старше. Сидони так устала, что на настоящую панику сил у нее не осталось, но все же она сообразила, что что-то не так.
– Д-Джозеф?..
Не взглянув на нее, он направился к двери.
– Спокойной ночи, Сидони.
Тревога прогнала сонливость.
– Что?..
Она попыталась встать, последовать за ним, но он ушел и оставил ее одну, тихо прикрыв за собой дверь.
Стук портьер разбудил Сидони. Ночная гроза ушла, сменившись ясным солнечным днем. Она была одна.
Она проспала всего несколько часов. Странное поведение Джозефа удивило ее. Когда он не вернулся, она пошла его искать, но скоро холод и безуспешность поисков вынудили ее вернуться в спальню.
– Чай на столе. – Миссис Бивен шаркала по комнате, собирая разбросанные вещи: мокрые скомканные полотенца, сброшенное покрывало, испорченную одежду. Сидони покраснела, когда экономка подняла то, что осталось от ее экстравагантного платья, но миссис Бивен едва удостоила его взгляда.
– И вам доброго утра, – пробормотала Сидони, села и подложила подушки под спину, потом закатала рукава рубашки Джозефа до локтей.
– Хозяин сказал распорядиться насчет кареты, когда будете готовы. – Экономка все еще сновала по комнате.
«Что?»
– Я… я не понимаю, – отозвалась Сидони с неожиданной для себя дрожью в голосе, вторящей внезапной дрожи в сердце. – Зачем мне карета?
Пожатие плеч миссис Бивен было удивительно выразительным для столь неразговорчивой женщины.
Плохо понимая, что ей делать, Сидони повернулась к чайному подносу на прикроватном столике. И только налив в тонкую фарфоровую чашку чаю, заметила на подносе стопку бумаг, перевязанных голубой шелковой лентой.
Под ложечкой засосало от нехорошего предчувствия.
– Что это?
Миссис Бивен бросила на нее равнодушный взгляд.
– Хозяин велел отдать это вам.
Рука Сидони нерешительно застыла над связкой, словно та могла укусить.
– А где хозя… мистер Меррик?
– Где-то. – Ответствовав так неопределенно, миссис Бивен вышла вон.
Что бы ни было в этих бумагах, это не даст Сидони желаемого, в этом она не сомневалась.
Она схватила стопку. Бумаги были потрепанные и разного размера. Озадаченно нахмурившись, она сорвала ленту и развернула верхний документ. И тут же узнала округлый девичий почерк Роберты. Все записки были просты: в них перечислялись все увеличивающиеся крупные суммы денег, которые Роберта была должна Меррику.
Сестра солгала ей.
В Барстоу-холле сумма, которую она проиграла Джозефу, показалась ужасающей. Общая же сумма этих долговых расписок была настолько запредельной, что сестра и надеяться не могла когда-либо расплатиться. Гораздо больше всего, чем владел Уильям, даже если бы пожелал выплатить карточные долги жены.
– Ох, Роберта…
А потом – как удар молотком – все значение этого пакета стало яснее ясного: Джозеф отпустил Сидони.
Сидони всегда утверждала, что она здесь только для того, чтобы забрать расписки Роберты. Джозеф с великодушием, которое уже не удивляло ее, вернул расписки без всяких условий.
Иди. Беги. Лети.
Практическая сторона ее натуры твердила: надо ухватиться за эту возможность. Она получила то, зачем приехала. Она свободна. Более того, Роберта свободна. Сидони может возвратиться к своей нормальной жизни, строить планы по спасению Роберты и новой, независимой жизни для обеих сестер Форсайт. Независимой жизни, которая почему-то все больше начинала походить на унылое, одинокое существование.
Ничто больше не держало Сидони в замке Крейвен. Ничто, кроме мимолетного выражения на лице Джозефа, когда он думал, что на него не смотрят. Ничто, кроме разделенного смеха, обжигающего жара мужского прикосновения и ощущения, что она больше не одинока – ощущения, которое, как она только теперь поняла, так тяготило ее душу.
Ничто…
Быть может, ничто – именно то, что Джозеф сейчас чувствует.
Она упрямо отказывалась допустить подобное, но после долгого принесшего разочарование дня боялась, что ей придется признать это. С приближением вечера Сидони поняла, что Джозеф не желает быть найденным. По крайней мере своей гостьей.
Сидони наконец вернулась, совершенно обескураженная, в неуютный большой зал, гадая, не упустила ли что-нибудь очевидное в своих поисках. В темном углу миссис Бивен махала метлой, и в полосах света, проникающего сквозь высокие узкие окна, танцевали пылинки.
– Сказано ж было: езжайте себе с Богом, – пробормотала миссис Бивен, как почудилось Сидони, с удовлетворением.
– Нет, – упрямо отрезала Сидони, хотя и был соблазн сохранить остатки гордости и уехать. В конце концов, отсутствие Джозефа ясно говорит, что он ее отвергает, не так ли? Разумная женщина прочла бы это недвусмысленное послание и вернулась к знакомой безопасной жизни.
