Хелена удовлетворенно ухмыльнулась.
— Умная девочка!
— И не выпускали целых шесть часов. Не знаю, как бедный мочевой пузырь выдержал жестокое испытание. А когда наконец явились, то улыбались с ледяной жестокостью — до сих пор помню.
В то лето, когда нам обоим исполнилось семнадцать, я уже вырос настолько, что смог заглянуть вам в глаза, но оскорбительная разница в полдюйма все равно сохранилась. С другой стороны, примерно за две недели до встречи ваш покорный слуга как раз утратил невинность, а потому использовал каждую возможность, чтобы посвятить вас в пикантные подробности процесса. Вы всегда отличались худобой, и я не преминул красочно описать масштабные формы той самой барменши. Потом рассказал о ее вишневом ротике — совсем крошечном на вид, но способном поглотить меня целиком.
Хелена зарделась. Разговор приобретал направление, шокирующее даже для супругов.
— И как же я прореагировала?
— Замечательно. Сказали, что если я поместился в крошечный вишневый ротик, то, должно быть, оснащен крайне скудно.
Хелена рассмеялась.
— И что на это ответили вы?
— Пробормотал нечто невразумительное, пытаясь доказать, что имел в виду вовсе не это, но спустить штаны и продемонстрировать, разумеется, не смог. Вы же хладнокровно и безжалостно заявили: «Уверена, раскрывать такие интимные подробности вы не собирались, но не переживайте. Платите барменшам побольше, тогда они не будут над вами смеяться». И подмигнули. А я почувствовал себя совершенно уничтоженным.
Хелену рассказ развеселил.
— Да уж, ничего не скажешь, хороша я была.
— А что говорить обо мне? Отвратительный тип!
Объясняет ли этот вывод его тревогу относительно восстановления памяти?
Хелена прикрыла рот ладонью и зевнула.
— Простите. Постоянно хочу спать.
Дэвид вздохнул с облегчением.
— Значит, спите побольше. Сейчас самое главное — как можно быстрее выздороветь.
— А вы согласны начать новую главу?
— С удовольствием. Готов читать до тех пор, пока не уснете.
Хелена снова намотала на палец упругий локон.
— Фиц приготовил вам комнату. Вовсе незачем сидеть всю ночь в кресле.
Он провел пальцем по корешку книги.
— А если мне хочется здесь сидеть?
— На тот случай, если опять проснусь в слезах и придется меня утешать?
На тот случай, если это последняя ночь, когда он пользуется подобной привилегией.
— Да, примерно так, — ответил Дэвид. — Возможно, в юности я доставлял вам множество неприятностей, но вырос человеком разумным и положительным.
На следующее утро мисс Редмейн сняла швы и торжественно объявила, что опасность внутреннего кровотечения и осложнений миновала. Хелене захотелось немедленно вернуться к активной жизни, однако пришлось подчиниться строгому предписанию и остаться в постели еще на несколько дней.
Но во всяком случае, ей разрешили читать самостоятельно. Гастингс показал книгу, которую она сама написала для авторов, желающих постичь внутренний механизм издательского бизнеса. Более того, он пригласил секретаршу — мисс Бойл, — чтобы та помогла разобраться с накопившейся корреспонденцией фирмы «Фицхью и К°».
Процесс стремительного восстановления того опыта, который копился годами, оказался совсем не таким удручающим, как опасалась Хелена, но вот отсутствие прогресса в возвращении памяти серьезно огорчало. Учитывая, что значительная часть событий всплыла в сознании сразу после пробуждения, хотелось, чтобы положительная динамика сохранилась и впредь.
К сожалению, память отказывалась подчиняться. Хелена начала беспокоиться, что навсегда лишится части жизни, но вдруг на четвертый день после пробуждения, когда Гастингс снова уехал в Кент навестить дочку, вспомнила, как Венеция в первый раз выходила замуж.
Сестре исполнилось семнадцать, а Хелене и Фицу — по пятнадцать. Больше всего на свете оба боялись, что Венеция ошиблась в выборе жениха. Гастингс, к огромному сожалению, всплывал в воспоминаниях лишь тенью: Хелена попросила брата не приглашать на праздник своего несносного друга, и тот ответил, что Дэвид при всем желании не смог бы приехать, так как именно в этот день должен был присутствовать на похоронах своего опекуна.
Как только виконт вернулся, она гордо доложила о новых воспоминаниях и пошутила насчет его неоправданного страха: прошлое не оказало отрицательного воздействия на ее отношение к супругу.
Гастингс глубоко вздохнул.
— Но я не ошибся. В прошлом вы действительно меня недолюбливали.
— В далеком прошлом, — уточнила Хелена. — Об этом я догадывалась и раньше.
Он печально улыбнулся.
— Что ж, поздравляю. Знаю, что вам очень хотелось вспомнить что-нибудь новенькое.
Она взлохматила светлые кудри.
— Не бойтесь. Не брошу вас хотя бы из-за этих чудесных локонов.
Второе прозрение в значительной степени развеяло опасения: надо только терпеливо ждать, и прошлое обязательно вернется. А пока здоровье крепло, силы с каждым днем прибавлялись, родные преданно оставались рядом. А еще у нее был Дэвид. Когда от деловой корреспонденции голова начинала болеть, а глаза слезились и краснели, он читал письма вслух, и в его исполнении даже самые сухие сообщения звучали подобно посланиям Китса к возлюбленной Фанни Броун.
Однажды Хелена проснулась и увидела, что возле кровати сидит Фиц и просматривает деловые бумаги.
— Дэвид занят с партнерами по бизнесу, — сообщил брат, прежде чем она успела что-то спросить.
— Отлично. Значит, кроме меня, у него есть и другие интересы. А то я уже начала беспокоиться, что составляю смысл всей его жизни.
— Обеспокоенной ты не выглядишь, — насмешливо возразил Фиц. — Скорее сияешь от удовольствия: рада, что Гастингс самоотверженно посвящает тебе все свое время.
Хелена решила оставить замечание без ответа и ограничилась улыбкой.
— Странно видеть тебя одного, без жены.
— Честно говоря, мне и самому странно. Но у Милли сегодня заседание благотворительного комитета, а я воспользовался случаем и решил проведать другую любимую женщину.
Фиц улыбнулся, и в лучах солнца стали заметны собравшиеся вокруг глаз морщинки. Брат всегда был красивым молодым человеком, а в эту минуту Хелена поняла, что когда-нибудь он станет красивым пожилым джентльменом.
— Я доставила всем вам столько хлопот! — воскликнула она в приливе благодарной нежности.
— Не знаю, что и сказать. — На лице появилось лукавое выражение. — Заверить, что никаких хлопот не было и нет? Или, может быть, ответить, что мы уже привыкли?
