Женщина же демонстрировала явное и непонятное отчуждение. По большей части она ограничивалась лишь односложными «да» и «нет», решительно отказываясь смотреть ему в лицо.
А граф Болдуин распределял свое внимание между ужином и графом Мортеном, сидевшим напротив; Тостиг развалился в кресле и в перерывах между блюдами терзал белую ручку Юдифи. Он много пил, поэтому, вскоре раскрасневшись, стал вести себя развязно и шумно. Его громогласный хохот раздавался все чаще, перекрывая гул голосов в зале; он начал произносить заздравные тосты, расплескивая вино из кубка на тунику.
– Waes-hael[27], – выкрикнул Тостиг, с трудом поднимаясь на ноги и покачиваясь. – Drinkhael[28], Вильгельм Нормандский!
Вильгельм повернул голову в его сторону. По лицу герцога промелькнуло презрительное выражение, когда он увидел, что Тостига качает из стороны в сторону, однако он вежливо поднял свой кубок в ответном жесте и выпил за здоровье саксонца. Вновь обернувшись к Матильде, сказал:
– Значит, Тостиг надел обручальное кольцо на палец вашей сестры? А вам известно, с какой целью я вновь прибыл во Фландрию?
– Милорд, я мало что понимаю в государственных делах, – холодным смиренным голоском ответила Матильда.
Если таким образом она надеялась отвадить его, то сильно ошибалась в своем собеседнике. Он лишь улыбнулся.
– Вообще-то, меня привели сюда дела сердечные, миледи, – сказал герцог.
Она, не в состоянии справиться с искушением, ответила:
– Я и не предполагала, что Воинственный Герцог проявляет интерес к таким вещам.
– Клянусь Богом, – заявил Вильгельм, – сейчас меня более ничего не интересует.
Женщина закусила губу. Под скатертью рука герцога внезапно нашла и сжала обе ее ладошки. Под его пальцами судорожно забилась ниточка ее пульса; щеки Матильды окрасил гневный румянец. В улыбке же герцога сквозило удовлетворение.
– Ха, неужели под вашей холодностью скрывается жаркое пламя, моя красавица? – негромко поинтересовался он. – Скажите мне, вы и впрямь холодны как лед или же в ваших жилах течет горячая кровь?
Матильда высвободила руки.
– Если я и горю, то не ради какого-нибудь мужчины, – ответила она, с презрением глядя на герцога, но под его пылким взором вынуждена была вновь потупиться и даже отвернулась.
– Клянусь честью, я заставлю вас пожалеть о своих словах, миледи!
– Милорд герцог, – сказала Матильда, – вы разговариваете с женщиной, которая уже возлежала на брачном ложе.
Но Вильгельма не занимали подобные мелочи; ей показалось, что его смех с головой выдает в нем простолюдина, и она лишь презрительно скривила губы. Но герцог в очередной раз поразил ее.
– Вы уже нашли себе мужчину, способного сокрушить ваши стены, Холодное Сердце?
Она резко вскинула голову и впилась взглядом в его лицо, после чего, содрогнувшись, скрестила руки на груди, словно отгораживаясь от него невидимым барьером.
– Мои стены по-прежнему крепки и, если на то будет воля Господа, останутся таковыми до самого конца, – сказал Матильда.
– Вы что же, бросаете перчатку к моим ногам, миледи? Готовы объявить мне войну? А что вы слышали обо мне, вы, та, которая называет меня Воинственным Герцогом?
– Я не ваша подданная, монсеньор, – заявила леди. – Если и представляюсь вам неприступной цитаделью, то расположена она вне ваших границ.
– Домфрон тоже так полагал, – возразил Вильгельм. – А сегодня он называет меня своим господином. – Герцог умолк, и женщина была вынуждена взглянуть на него. – И вас ждет та же самая участь, Матильда, – медленно, с расстановкой произнес он. – Я поднимаю вашу перчатку.
На щеках у нее вспыхнул жаркий румянец, но она предпочла промолчать. По тому, как Матильда отвернулась от него, выказывая внимание своему брату Роберту, сидящему в нескольких шагах ниже[29], герцог должен был догадаться, что зашел слишком далеко. Но, даже если Вильгельм и понял это, подобные условности его не занимали. Женщина постоянно ощущала на себе его властный взгляд собственника и потому с облегчением встала из-за стола, когда банкет закончился. Матильда в сопровождении графини и своей сестры поднялась наверх, к себе в будуар, и ее спутницы заметили – в глазах женщины застыло отсутствующее выражение и она машинально поглаживает косу, как бывало всегда, когда пребывала в глубокой задумчивости. Графиня заколебалась, решая, заговорить или нет, однако в конце концов удалились в свои покои, так и не сказав ни слова. Фрейлины взялись за вышивание, но, когда одна из них протянула пяльцы Матильде, та раздраженно отложила их в сторону и удалилась к окну, где, погрузившись в невеселые мысли, принялась выбивать пальцами замысловатую дробь по роговой пластинке.
Вскоре к ней присоединилась Юдифь. Обняв Матильду за талию, она с негромким смешком заметила:
– Фи, как ты горяча! Что за тайные разговоры вела за ужином, котик?
– У него манеры бастарда, – медленно, тяжело роняя слова, ответила Матильда.
– Смотри-ка, какой разборчивой ты стала! Бастард-то он бастард, зато весьма благородный, и любовник из него получится – на загляденье. – Юдифь погладила сестру по лебединой шее. – Он смотрит на тебя так, словно готов съесть живьем. Чудовище, готовое разорвать на куски белую кошечку, право слово!
Матильда замерла, не шевелясь и терпеливо снося сестринскую ласку.
– Меня он не получит.
– Думаю, совсем скоро ты будешь рада заполучить его.
– У меня и без него хватает любовников.
Юдифь коротко рассмеялась и крепче прижала ее к себе.
– Такого у тебя еще не было, дитя мое, и я не сомневаюсь, что он уже покорил твое сердечко. – Она помолчала. – Что до меня, то мне представляется, в герцоге Вильгельме больше огня, чем было когда-либо в Гербоде. Нет-нет, он оставался холоден как лед, милая моя; казалось, его невозможно согреть; а ты… Господи, ты достойна настоящего поклонения!
Матильда ничего не ответила, напряженно глядя на сестру.
– Если Папа даст разрешение на брак, – лукаво продолжала та, – думаю, наш отец не станет противиться. Вильгельм – могучий лорд.
– Вот спасибо! – Матильда воинственно подняла подбородок. – Я – дочь Фландрии и рождена в законном браке, – гордо провозгласила она.
– Ну и что с того? – Юдифь потрепала ее по щеке. – Нормандия – достойный куш.
Матильда опасно прищурилась, так что глаза ее превратились в щелочки.
– Клянусь душой, бастард метит слишком высоко! – заявила она. – Моя мать – дочь короля, а не отродье какого-то дубильщика!
– Он – герцог Нормандии, – возразила Юдифь. – Какое это теперь имеет значение?
