«Мне представляется, — спешил записать свои размышления князь, отложив в сторону только что прочитанный манускрипт, — что масштабы перспективы, каковая здесь открыта была нам еще со времен плаваний Беринга и Чирикова, не в должной мере осознаются руководством Российско-американской компании и, что еще более печально, лежат вне сферы постоянных государственных интересов. Правление компании и ее агенты ведут себя подобно древним конквистадорам, разрушая все те благородные замыслы, с которыми связывали освоение здешних земель поколения ее первооткрывателей и исследователей, видевшими цель присоединения территорий Аляски и Калифорнии к России не столько для обогащения ее арендаторов, а, прежде всего, во славу могущества Империи и российского престола. Потеря Форта-Росс — невосполнимая, ибо Калифорния, поддавшаяся России и заселенная русскими, оставаясь навсегда в ее власти, позволила бы содержать там наблюдательный флот, который доставил бы Отечеству владычество над Тихим океаном и китайской торговлей и упрочил бы владение другими колониями, ограничив влияние Соединенных Штатов и Англии…».
Преодолев огромный путь — от Санкт-Петербурга до Ново-Архангельска, Репнин впервые в полной мере осознал бескрайность этих просторов и неизбежное следствие этой бесконечности. Российско-американская торговая компания, получившая монопольное право на осуществление пушного промысла и отлова морских котиков, видела в Калифорнии лишь сырьевую базу для своих северных поселений, позволив колонистам Форта-Росс развивать здесь земледелие и животноводство: зерно и картофель, огромное поголовье скота — коровы, овцы — успешно кормили русское население Аляски и Юкона на протяжении нескольких десятилетий. Но, едва промысел стал ослабевать, Компания утратила интерес к калифорнийским землям, в которых Репнин, наоборот, видел стратегическое положение.
«Отдавая себе отчет в том, что удаленность этих территорий от России создает определенные трудности для контроля над ними, считаю, однако, что непростительной роскошью является дозволение Компании самостоятельно решать, каким колониям жить, а каким быть проданным по истечению в них годности. Такой подход отражает мышление помещика-жуира, в силу своего равнодушия к собственному капиталу с легкостью позволяющего каким-то имениям пребывать в запустении, а какие-то наряжать и обустраивать подобно потемкинским. В наших силах придать этой земле статус форпоста российских интересов в Тихоокеанском азиатском регионе, многие земли в котором еще государственно не закреплены и каковые позволительно использовать для утверждения отечественного флага. И не продавать за бесценок следовало Форт-Росс, а заселить земли вкруг него опытными земледельцами, для чего довольно было бы перевезти сюда до тридцати семей из государственных крестьян и обязать их возделывать земли, пригодные под пашню, а для защиты придать им войска и направить суда для обороны побережья…»
Репнин вздохнул и отложил перо в сторону. Он понимал, что политика государства, всегда стесненного в собственных средствах, неизбежно будет потворствовать передаче новых земель в концессию промышленникам, каковые во все времена блюли в первых строках интересы собственного дела, а потом уже — государева. Потому полагал неосмотрительным отсутствие в договорах с управляющими компаниями условия, требующего учитывать потребности руки дающей — самого государства: и даже не столько финансовые, а сколько и прежде всего — геополитические. И пока единственного союзника в осуществлении этих интересов видел в представителях церкви, которые последовательно исполняя добровольно принятую ими на себя миссионерскую роль, несли на своих плечах и заботу о продвижении русской идеи в здешних краях.
Подобные мысли уже приходили Михаилу в голову во время его поездки в Константинополь с посольством князя Меншикова, и в них Репнин еще больше укрепился, изучая ситуацию в Русской Америке. Аналогии напрашивались сами собой — отсутствие должного единения православных конфессий и отсутствие крепкого института защиты религии ослабили позиции России как государства перед османами. Благородство и открытость епископа Иннокентия, не только изучившего языки индейцев, но и составившего грамматику для них, привлекли к русским многие племена, прежде натравливаемые друг на друга иными нациями.
— Я вас задерживаю, Василий Егорович? — спросил Репнин, вдруг осознав, что библиотекарь не уходит только из-за него. Еще час назад, если верить напольным часам близ конторки, тот обошел читальный зал, приглушив фитили керосиновых ламп на свободных столах, и принес для князя еще одну лампу — за окном в считанные минуты после шести пополудни быстро и непроходимо потемнело.
— Не смею беспокоить ваше сиятельство, — поспешно сказал тот, опуская голову за конторку, и князь почувствовал себя неловко: дома библиотекаря ждет семья — жена, дети.
Библиотекарь Матвеев приехал на Аляску еще лет десять назад с экспедицией Лаврентия Загоскина, составившего один из лучших трудов по описанию бассейнов главных местных рек — Юкона и Кускоквима, названный им «Пешеходной описью части русских владений в Америке», где собрал уникальные сведения о климате этих районов, их природе и жизни местного населения, с которым и сам, и компаньоны его установили дружеские отношения. А кое-кто даже укоренились, как Матвеев, прежде служивший учителем географии в одном из пензенских училищ и решивший после того путешествия окончательно поселиться здесь, — женился на алеутке, крещеной в православие, завел детей и с удовольствием исполнял обязанности библиотекаря в свободное от преподавания в местной школе время.
— Простите меня, Василий Егорович, — с извиняющейся улыбкой кивнул библиотекарю Репнин и поднялся из-за стола, закрывая папку с записями и собирая прочитанные манускрипты и книги в стопку, — мысли, почерпанные мною из этих трудов, оказались столь важными, что невольно увлекли меня совершенно в сторону от реальной жизни.
— Но, надеюсь, время потрачено вами не напрасно? — сердечно отозвался Матвеев. — Вы нашли то, что искали?
— Да! О, да! — промолвил Репнин, принимая из его рук накидку из тонко выделанной кожи с собольим воротником и на меху: погода стояла промозглая, и только она и спасала от ветра и сырости.
Еще раз поблагодарив при выходе библиотекаря, князь ушел, прижимая к себе под плащом папку с бумагами. Нашел ли я то, что искал? — усмехнулся Репнин. Разве мог он сказать библиотекарю, что искал в этот вечер в книгах не столько подтверждение своих размышлений о будущем государства, а забвение от тревоги, вызванной переносом отплытия фрегата, на котором должен был отправиться в Японию. Туда, в порт Хокадате приезжала Анна, тайно покинувшая Петербург несколько месяцев назад.
