Исходя из всего вышеизложенного переговоры пленника с победителем обещали быть не такими уж и легкими. И всю тяжесть их возложила на себя Маргарита Наваррская. 3 октября она прибыла в Толедо, сопровождаемая двадцатью дамами своего двора. Когда конная кавалькада вступила в ворота города, император вновь лично вышел ей навстречу и оказал самый любезный прием, но, узнав, что она не привезла ему согласия на передачу Бургундии, столь же любезно прервал переговоры. Но это вовсе не обескуражило госпожу Маргариту.
Как сообщает нам Брантом, она предстала перед Королевским советом Испании и „там восторжествовала своим красноречием и красотой над самыми чопорными и несговорчивыми грандами, склонив к себе слух самых суровых и жестоких душ“. Она ездила из Толедо в Мадрид, из Мадрида в Гвадалахару, резиденцию герцога Инфантадо, проявившего в этом деле такой интерес к делу Франциска I и такое расположение к госпоже Маргарите, что самому герцогу и его сыну королем было прислано официальное пожелание более ни о чем и ни при каких обстоятельствах не разговаривать с герцогиней Алансонской. „Слава Богу, дамы для меня по-прежнему не запретны, — писала она в письмах той поры, — и с ними я буду говорить за двоих“. Женщина, к которой она обратилась, была сестра Карпа V, Элеонора [134] , вдова короля Португальского, на которой как раз в это самое время должен был жениться коннетабль де Бурбон. Элеонора Австрийская горячо возражала против таких планов, говоря брату, что „никогда не выйдет замуж за предателя, погубившего короля Франциска“. И Карл заподозрил, что его сестра питает не самые дозволенные чувства к пленнику. Он не ошибся, ибо Элеонора, не в состоянии более терпеть, что предмет ее страсти заключен в башне, написала Луизе Савойской: „Ах, мадам! Если бы в моей власти было освободить короля!“.
Эта фраза и подала регентше мысль о довольно оригинальном мирном договоре: Франциск уступит Карлу V одну Бургундию, дабы удовлетворить гордость императора; но Элеонора получит эту провинцию в приданое и вернет ее королю Франции, выйдя за него замуж“ [135] .
Итак, чувства Элеоноры стали известны сестре Франциска и, хорошо понимая, какую выгоду они несут, она тут же с жаром принялась за дело, решив во что бы то ни стало, устроить брак короля с этой принцессой. Положение пленника отныне становилось не столь безнадежным, хотя перед ним по-прежнему маячила перспектива либо вечного плена, либо тягостного и постыдного договора.
И поскольку Маргарите так и не удалось склонить императора к отказу от претензий на Бургундию» — ибо он по-прежнему упорствовал в этом пункте, — она не стала принуждать своего брата к подписанию договора. Но и Карл V, несмотря на все ее усилия, соглашался освободить короля только ценой Бургундии. В этих весьма сложных условиях Франциск I принял с ее помощью благородное и очень важное решение. В присутствии архиепископа Амбрена, маршала Монморанси и президента парламента Сельва он отрекся от короны в пользу дофина. Произошло это в декабре 1525 года. В присутствии вышеуказанных лиц он написал письмо, в котором по поводу Маргариты говорилось: «Наша дорогая и возлюбленная сестра, герцогиня Алансонская и Беррийская, взяла на себя опасный труд и тяготы по морю s посуху явиться к императору и сделала ему самые почетные и любезные замечания и предложения для совершения между нами договора достойного и гуманного».
В то же время он предписывал дофину незамедлительно возложить на себя французскую корону, регентство же до его совершеннолетия, как знает уже уважаемый читатель, целиком препоручив Луизе Савойской (которая впрочем уже и без того его отправляла), а в случае ее безвременной кончины — герцогине Ангулемской. И все-таки, несмотря на столь определенные и мало для него приятные действия, король сохранял за собой право вновь взойти на трон в том случае, если в дальнейшем он будет когда-либо освобожден.
Между тем, трехмесячное перемирие приближалось к концу, и Маргарита, пребывание которой в Испании император отказывался продлить, отбыла во Францию, увозя с собой акт об отречении, все еще хранившийся в совершенном секрете. Впрочем, ехала она медленно, все еще надеясь, что какие-либо добрые вести остановят ее в пути и император согласится, наконец, на менее суровые условия. Из одного из ее писем видно, что 3 декабря она провела верхом время с 12 часов дня до 7 вечера и проделала за это время всего 5 лье. Она верно рассчитала, что прибудет в Нарбон как раз под Рождество, но тут, совершенно внезапно, получила от брата послание, настоятельно советующее ей ускорить свой путь.
Карл V только что узнал об акте отречения, который в значительной мере умалял значение его победы и важность пленения французского короля, и, дабы отомстить, велел задержать Маргариту, если, паче чаяния, волею случая или своего собственного желания, она будет еще на его территории по истечении срока действия ее охранного свидетельства.
«Госпожа герцогиня, — говорилось в протесте короля, датированном 1 января 1526 года, — была принуждена путешествовать в месяце декабре, в самый разгар зимней непогоды, по землям королевств Кастилии и Арагона, графств Барселоны и Русильона, чтобы таким образом вступить на землю Франции прежде истечения срока перемирия, и никогда не сумела бы добиться у императора разрешения на проезд по территории королевства Наварры (которую желала достичь, дабы как можно скорее покинуть земли императора), ибо вышепоименованная дама была бы тотчас задержана и препровождена в Мадрид, если бы находилась на территории Испании».
Из-за сильного утомления Маргарита Наваррская, совершавшая однодневный маршрут за четыре дня, достигла французской границы часом позже момента завершения перемирия и никак не могла утешиться от того, что не привезла с собой брата.
Хотя Маргарита Наваррская совсем не преуспела в своей миссии, в действительности она в значительной мере приблизила и ускорила освобождение своего брата. Именно благодаря ей Карл V не прислушался к советам канцлера Гаттинары, желавшего, чтобы с Франциском I обращались с особой суровостью. Условившись относительно брака узника с сестрой императора Элеонорой, она тем самым кардинально изменила условия его заточения. Теперь поправившемуся Франциску I разрешались недолгие увеселительные прогулки, пиры и праздники в обществе испанских грандов, визиты в монастыри и беседы с монахинями. Испанцы, которые во время его болезни толпами наполняли церкви, моля Бога о даровании ему спасения и здоровья, теперь радостно окружали его с почтительной и услужливой предупредительностью, готовые на любые уступки, любезности и услуги.
