После неё Акико отчего-то почувствовала досаду и расплакалась. Мурасаки пришлось успокаивать свою госпожу.
– Я не нужна ему… Не нужна… – стенала Нефритовая госпожа. – Он забыл меня… Охладел…
– Всё изменится, как только вы вернётесь в столицу, – заверила её Мурасаки.
– Ах, если бы это было так… – всхлипывала Акико.
– Вы – мать наследника трона. И не должны выказывать свою слабость, – поучала Мурасаки. – У всех могущественных людей есть завистники и недоброжелатели… Поэтому не доставляйте им радость!
– Да-да! Мои завистники – южная ветвь рода Фудзивара, к которому принадлежит Садако! Но их здесь нет!
Мурасаки покачала головой. Она прекрасно знала, что матушка Садако происходила из южных Фудзивара. Однако покойный отец – представитель северной ветви клана.
– Кто знает, моя госпожа… Не известно из чьего рта потечёт…
Акико перестала плакать и приосанилась.
– Ты права, как всегда, Мурасаки…
* * *
Глава 12
Модори – возвращение
В начале весны наследнику трона исполнилось полтора месяца. Погода стояла тёплая, холода, наконец, отступили. Природа явно пребывала на стороне младенца, даруя ему своё благословение. Придворные дамы, истомлённые зимой, тотчас преобразились, облачившись в нежные весенние тона шёлковых одежд. Многие фрейлины в это время предпочитали избавиться от тёплых кимоно, отдавая предпочтение просторным хакама неярких цветов и укороченным нарядам, подпоясанным разве что лентой.
Митинага решил непременно отпраздновать это событие и приказал со всем тщанием приготовить один из парадных залов к приёму гостей и дочери.
Для этого регент приказал, как и положено, в подобных случаях, соорудить помост, поставить на него резное деревянное кресло. Рядом с помостом были установлены два резных столика, предназначенные один для Акико, другой – для внука. Затем помост и столики окружили рядом занавесок и расписных ширм[72].
Стол Нефритовой госпожи был накрыт самым изысканным образом – серебряной китайской посудой. Для наследника, которого держала на руках кормилица, также приготовили столик, он скорее напоминал кукольные принадлежности. Потому как на нём стоял маленький подносик, крошечные чашечка и мисочка.
Шторы с восточной стороны помоста были приподняты, дабы фрейлины могли вносить новую смену блюд, прислуживая госпоже. Гости же разместились на внешнем пространстве за ширмами и занавесками, с удовольствием вкушая яства и запивая их сливовым вином.
Во всём ощущалось особенная радость. Вероятно, она исходила от сознания того, что Нефритовая госпожа скоро возвращается в столицу. А значит и фрейлины, дамы и сановники будут её сопровождать и, наконец, снова вернутся к привычному ритму жизни.
Один из сановников изрядно выпил и, заметив сидевшую за бамбуковой шторой напротив себя Мурасаки, произнёс:
– Прошу прощения, здесь ли пребывает малютка Мурасаки?
Старшая фрейлина опустила очи в долу, не желая вступать в перепалку с нетрезвым господином. Однако тот не унимался.
– О, я читал ваше произведение! Уж больно много в нём легкомыслия… М-да… И главные герои явно списаны с ныне здравствующих особ!
Наконец старшая фрейлина не выдержала, отодвинула штору и пресекла его разглагольствования:
– Если вы ищите малютку Мурасаки, главную героиню романа, то её здесь явно нет. Зачем ей приходить, если Гензи не получал приглашения на званый ужин?
Дамы, сидевшие подле Мурасаки, дружно рассмеялись. Сановник обиженно насупился… Некий столичный аристократ, также попавший под коварное влияние сливового вина, начал ощупывать рукава одеяний близ сидящей дамы. Та встрепенулась и сделала ему замечание. Однако аристократ не унимался. Наконец Мурасаки не выдержала:
– Стыдитесь, вы отнюдь не Гензи!
На что весельчак заметил:
– И я весьма сожалею по этому поводу! Вы даже не представляете, как я хочу им быть!
Дамы снова засмеялись… Наконец один из сановников поднял чашу и провозгласил здравницу в честь наследника. Придворные тотчас его поддержали.
Митинага, также пребывавший навеселе, держал младенца на руках, пытаясь кормить его рисовой лепёшкой-моти. Наконец кормилица, не выдержав этого зрелища, унесла младенца прочь под предлогом, что ему требуется поменять пелёнки.
Мурасаки и ещё несколько молоденьких фрейлин, опасаясь последствий предстоящей пьяной ночи, решили потихоньку покинуть пир. Однако не успели они миновать распахнутые фусуме, как услышали шум в коридоре. Фрейлины решили ретироваться за ближайшую ширму. Но не тут-то было…
– А, вот вы где, беглянки! – прогремел голос пьяного Митинаги. – Я нашёл вас, и теперь вы должны сложить по стихотворению. Иначе я вас не отпущу…
Мурасаки никогда не видела Митинагу в таком состоянии: лик его раскраснелся, одежда сбилась, взгляд блуждал…
– Как вам угодно, господин регент… – спокойно произнесла она и тотчас продекламировала:
– Пять десятков дней прошло.
И как могу я сосчитать
Бесчисленные годы,
Что предстоят
Наследнику на троне?
– Превосходно! – воскликнул регент и, немного подумав, сложил ответ:
Ах, если б я был журавлем
И тысячу лет
Мой длился век —
Тогда я смог бы сосчитать
Года на троне[73].
– Мы можем удалиться? – вежливо поинтересовалась Мурасаки.
– Хм… – только и смог произнести регент, пожирая её взглядом.
Однако старшая фрейлина не стала дожидаться ответа и увлекла за собой своих подопечных девушек. Они благополучно расположились на ночь вдали от пьяного шума.
Тем не менее, Митинага не унимался. Он приблизился к дочери, сидевшей за ширмой и также изрядно утомлённой пиром.
– Ты знаешь, что сочинила твоя любимица Мурасаки? – развязано поинтересовался он и тотчас прочитал свежее пятистишье.
Акико благосклонно его выслушала и произнесла:
– Моя старшая фрейлина, безусловно, наделено многими талантами.
Мысленно регент согласился с дочерью. Хмель постепенно начал отступать и Митинага ощутил жгущую потребность насладиться одним из талантов Мурасаки – талантом любить…
* * *
Третья луна близилась к завершению. Наследник окреп, его упругие пухленькие щёчки, ручки и ножки «вперевязочку» вызывали у Нефритовой госпожи, регента и всех обитателей Цутимикадо восторг.
Фрейлины пребывали в постоянных заботах. Акико, дабы отвлечься от тревожных мыслей, а новая наложница императора не давала ей покоя, занялась переплетением книг.
