Мгновение он словно ждал чего-то, глядя в ее несчастное лицо, потом встряхнулся и пошел прочь. Онор бросилась за ним и схватила его за локоть.
Он с надеждой оглянулся.
— Нет, нет. Прошу тебя. Я не хочу здесь оставаться! Я сболтнула глупость. Я верю тебе. Конечно, верю. Прошу тебя. Я хочу никогда больше не видеть всего этого! Никогда! Никогда!!!
Она почти кричала. Волк вздрогнул. Любому было бы видно, что он обижен и разочарован, но только не Онор. Она ничего не заметила. Он не спеша отцепил ее пальцы от своей руки.
— Я отведу тебя в город, — тихо проговорил он. — Как обещал. Теперь уходи. Уходи.
Она убежала, чтобы снова не наговорить чего-нибудь сгоряча. Волк стоял, прислонившись плечом к сосне. Он медленно провел рукой по волосам, поправил нож у пояса. Взгляд его был пуст. «Да, — прошептал он.
— Да…
Это будет правильно».
Теперь, когда перед Онор не маячил призрак грядущей свадьбы, все стало гораздо проще. Казалось, мир вокруг стал светел и приветлив. Жители деревни были заняты подготовкой к свадьбам, ведь Онор-Мари не была единственной виновницей торжества. Атмосфера праздничности заразила Онор.
Ее хорошее настроение бросалось в глаза, и индейцы в свою очередь начали относиться к ней более тепло. Правда, они наивно полагали, что ее радует предстоящая свадьба. Индианки энергично пичкали ее советами, терзали подробностями обряда и бесконечными дифирамбами Волку. Она кивала, слушая вполуха. Все они искренне хотели помочь ей, и, понимая это, Онор старалась быть внимательной и любезной. Однажды она удивила и себя, и всех, обнаружив, что непринужденно болтает с Пауком, который при ближайшем рассмотрении оказался очень добродушным и безобидным, не очень сообразительным и нескладным, но вовсе не таящим на нее зла. Последняя неделя в племени гуронов протекла для Онор приятно и необыкновенно быстро.
Только Волк избегал ее. После того, как на совете старейшин он заявил на нее свои права, Онор видела его лишь мельком. В день накануне торжеств Онор-Мари уже не находила себе места. Волк ни словом не обмолвился о своем обещании, и она спрашивала себя, что на самом деле на уме у этого человека, столь непохожего на всех мужчин, с которыми она только общалась в своей жизни. Она верила ему, но, все-таки, в первую очередь его волновали интересы его народа. Ее заставили примерить вышитый сложным узором костюм невесты. Выбитая из колеи, растерянная, полная сомнений, Онор сбежала в лес после экзекуции, и сидела одна до самого вечера, моля Бога об одном — чтоб ее оставили в покое.
— Готова ли ты, Тигровая Лилия? — вопрос заставил ее вздрогнуть.
— Волк?
Он стоял на тропинке с кожаным мешком, заброшенным за плечо, явно готовый к дальнему походу.
— Готова ли ты? Или Лилия передумала?
— Да что мне готовиться? У меня ничего нет…Только я сама да та одежда, что на мне.
— Хорошо. Тогда следуй за мной, — он равнодушно скользнул взглядом по ее платью и зашагал вперед.
Онор не думала, что все будет так. Волк словно нарочно пытался вывести ее из равновесия, и действительно, Онор скоро захотелось закричать, что она передумала, что ей не нужна ничья помощь, и чтобы он убирался ко всем чертям. Он шагал и шагал по лесу, не оглядываясь, не замечая ее, холодно глядя куда-то вперед. Она регулярно теряла его из виду, когда он своей бесшумной пружинящей походкой исчезал за деревьями. Онор кусала губы от досады. Когда она была его пленницей, она всегда могла упереться и требовать, чтоб он сбавил шаг. Но сегодня она не обязана была тащиться за ним из последних сил, наоборот. Это он делал ей одолжение. Долго Онор не выдержала. Она бросилась бегом за индейцем и, поравнявшись с ним, просто загородила ему дорогу.
— Что происходит? — проговорила она, задыхаясь от бега. — Клянусь Богом, я не понимаю тебя. Если ты не хочешь… Я не заставляю тебя. Или ты сердишься? Наверное, так и есть, ты рассердился, что я тогда налетела на тебя. Я просто подумала, что ты… что ты…
— Что подумала Тигровая Лилия? — его голос звучал сдержанно и надменно. Она почувствовала, что ее глаза увлажняются, и с досадой выкрикнула:
— Я подумала, что ты купил меня, как покупают кусок мяса или уличную девку, вот, что я подумала!
Его руки сжали ее плечи, и он с силой толкнул ее к ближайшему дереву.
Она ударилась спиной о ствол и растерянно подняла глаза. Ей удалось вывести его из себя! Она была зажата между его сильным закаленным телом и дубом в два фута толщиной, чья толстая кора царапала ей лопатки. Его руки уперлись в дерево на уровне ее лица, не позволяя ей ни вырваться, ни даже отвернуться.
— Если бы я хотел тебя, мне стоило только протянуть руку!
Она вдруг вспомнила, как в ее родных местах мужчины рассказывали об охоте на волков. Только не отводить глаза, ни в коем случае не отводить глаза, иначе зверь бросится в тот же миг. Конечно, Волк не зверь, но он ближе к природе, чем, скажем, она, и у него должно быть что-то общее с этими коварными созданиями. Она упрямо встретила его гневный взгляд. Глядя прямо в черный мрак его глаз, она спросила:
— А как же проклятие, которое падет до седьмого колена на весь род обидевшего женщину?
— Я последний в своем роду, — ответил он холодно. Онор улыбнулась, словно оценив ответ. Она подняла руки и сжала его запястья.
— Ну все, Волк, довольно… Я погорячилась. Ты тоже. Пусть они воюют, если хотят. Нам с тобой нечего делить.
Он медленно опустил руки. Она видела, что победила его гнев, но в нем еще жива обида на ее несправедливые слова. Не выпуская его запястий, она тихо проговорила:
— Извини меня, Волк. Я не знаю, что сказать. Я не думала ничего из того, что наговорила. Это вообще не я говорила, не настоящая я…
Она сглотнула слезы и выпустила его руки. Из темных блестящих глаз Волка ушло высокомерное выражение, он вздохнул и легко коснулся ладонью ее разгоряченной щеки.
— Что сделали они тебе, Тигровая Лилия, эти странные бледнолицые, чтобы навсегда отучить тебя верить?
Она покачала головой.
— Я все сделала сама. Все сама… — она рассеянно провела рукой по глазам. И она сделала это… сделала то, чего не делала никогда. Она рассказала ему то, чего никогда и никому не рассказывала: о своем детстве, о Генрихе д’Арно, своем первом возлюбленном, о его дяде бароне, о своем замужестве, о страшном дне свадьбы и о годах одиночества, которое ей так и не удалось заполнить. Он выслушал все, и когда она кончила, она услышала печаль в его голосе.
— Что стало с твоим возлюбленным?
— Я не знаю. Я не видела его с дня своей свадьбы, когда он страшный и пьяный стоял с факелом у меня на пути. Я никогда не интересовалась его судьбой.
