— Почему именно туда? — спросил Губерт.
— Так… я думала… ходит так много слухов… особенно в последние дни. Я думала, вам поручено расследование этого дела.
Асессор насторожился.
— Что же слышно? Пожалуйста, не скрывайте от меня ничего. Яново — тоже такое место, с которого нельзя спускать глаз. Что вы знаете о нем?
Доктор незаметно отодвинул стул немного дальше — ему казалось, что он ужаснейший из всех преступников; Маргарита же проявила необычайный талант к интриге. Она ничего не рассказывала но, предоставив асессору расспрашивать себя, понемножку, с самым невинным видом, выложила ему все наблюдения, сделанные ею за последние дни, причем только перенесла место действия в Яново — большое соседнее имение, прилегавшее к Вилице. Удача этого плана превзошла все ожидания. Губерт тотчас же попался на эту удочку, пришел в лихорадочное возбуждение и вскочил.
— Извините, но я не могу ждать приезда господина Франка! — воскликнул он. — Я должен немедленно вернуться в Е.
— Неужели пешком? Да ведь туда больше получаса ходьбы.
— Я не хочу обращать на себя внимание, — таинственно прошептал Губерт. — Мой экипаж, во всяком случае, останется здесь; это гораздо лучше; все будут думать, что я здесь. До свиданья! Пожалуйста, не ждите меня к ужину! — И, наскоро простившись, он выбежал из комнаты.
— Теперь он отправился в Е., — с торжеством в голосе заявила Маргарита Фабиану, — чтобы взять с собой обоих жандармов, находящихся там, и с ними помчится прямо в Яново; там они, наверное, пробегают все трое до самой ночи, и Вилица будет от них освобождена.
Молодая девушка не ошиблась в своих предположениях. Асессор вернулся лишь поздно ночью, причем был очень не в духе, совершенно подавлен и сильно простужен. На следующий день у него был такой насморк, и он почувствовал себя так скверно, что даже Маргарите стало жаль его. Она сварила ему чай и целый день ухаживала за ним с такой заботливостью, что Губерт забыл все свои неудачи. Доктор Фабиан также пришел посмотреть, как чувствует себя пациент, и проявил столько участия, что асессор был совершенно растроган, постепенно успокоился и, наконец, хотя и с насморком, но в очень приподнятом настроении вернулся в Л.
В замке, конечно, не имели понятия о том, кого, собственно, следует благодарить за то, что сам он, парк и его окрестности остались в течение этой ночи в неприкосновенности. Почти в то же самое время, когда доктор Фабиан и Маргарита вступили в заговор, в комнатах княгини Баратовской состоялся семейный совет, по-видимому, носивший очень серьезный характер. Граф Моринский и Лев были в дорожных костюмах, и экипаж, прибывший полчаса тому назад с графом и его дочерью, еще стоял во дворе. Лев и Ванда удалились в глубокую оконную нишу и шепотом разговаривали между собой, тогда как княгиня с братом тоже вели беседу вполголоса.
— Как бы то ни было, я считаю большим счастьем, что обстоятельства требуют вашего немедленного отъезда, — сказала она, — уже ради Льва, который не вынесет дальнейшего пребывания в Вилице, если Вольдемар станет разыгрывать роль хозяина; он не умеет сдерживаться, и могло бы произойти несчастье, если бы я заставила Льва встречаться с братом. Теперь они не будут видеться, и это самое лучшее.
— А ты действительно хочешь остаться здесь, Ядвига? — спросил граф.
— Я должна, — ответила княгиня, — только это я теперь и могу для вас сделать. Я согласна с твоими доводами, которые доказали мне, что борьба с Вольдемаром опасна и бесполезна. Мы отказались от мысли сделать Вилицу нашим центром, но, тем не менее, она останется местом, куда вы будете посылать известия. Эту свободу я сумею отстоять. В крайнем случае, замок будет вам убежищем, если вы вынуждены будете вернуться. Когда вы думаете перейти через границу?
— Вероятно, сегодня же ночью; мы подождем на окраине в лесничестве, туда же сегодня будет отправлен последний транспорт с оружием; я нашел эту предосторожность необходимой. Бог знает, может быть, твоему сыну вздумается послезавтра, сразу же после своего приезда, обыскать весь замок.
— Он найдет его очищенным, как… — княгиня от ярости сжала кулаки, губы ее дрожали, — он приказал. Но клянусь тебе, Бронислав, я заставлю его раскаяться в этом приказании; это еще в моей власти.
— Ты уже делала мне подобные намеки, — сказал граф, — но я совершенно не представляю себе, чем ты хочешь подавить подобную натуру. Судя по тому, как Ванда изобразила мне сцену, происшедшую между вами, я не думаю, чтобы он подчинился какой-нибудь власти.
Княгиня молчала. Она, по-видимому, не хотела отвечать, да ей и не пришлось, так как в эту минуту к ней подошли Ванда и Лев.
— Мама, Ванду невозможно переубедить, — проговорил последний. — Она наотрез отказывается переехать в Вилицу и хочет остаться в Раковице.
Княгиня строго обратилась к племяннице:
— Это глупо, Ванда. Ведь уже давно решено, что ты приедешь ко мне, когда состоится давно предусмотренный отъезд твоего отца. Ты не можешь и не должна оставаться в Раковице одна; я являюсь твоей единственной защитой, и ты должна принять ее.
— Прости, милая тетя, но этого я не сделаю, — возразила молодая графиня. — Я не желаю быть гостем в доме, хозяин которого проявил к нам такое отношение. Я, как и Лев, не могу вынести этого.
— А разве твоей тете легко? — с упреком произнес граф. — Она приносит нам эту жертву, потому, что хочет оставить за нами Вилицу на крайний случай. Я могу требовать и от тебя такого же самопожертвования.
— Но почему же мое присутствие так необходимо? — воскликнула Ванда с плохо скрытой запальчивостью. — Те обстоятельства, которым подчиняется тетя, не имеют значения для меня. Отпусти меня домой, папа!
— Уступи, Ванда, — попросил Лев, — останься у мамы! Вилица гораздо ближе к границе, чем Раковиц, и до нее легче добраться; может быть, мне удастся повидать тебя. Я ненавижу Вольдемара, наверное, не меньше, чем ты, но ради меня преодолей себя и останься.
Он взял девушку за руку, но Ванда порывисто отдернула ее.
— Оставь меня! Если бы ты знал, почему твоя мать непременно хочет, чтобы я осталась здесь, то, вероятно, первый воспротивился бы этому.
Княгиня нахмурилась и, не дав племяннице продолжить разговор, обратилась к брату:
— Воспользуйся же, наконец, своим отцовским авторитетом, Бронислав, и прикажи ей остаться! Она должна остаться в Вилице!
Молодая графиня вспыхнула; эти слова вывели ее из себя.
— Хорошо же. Пусть тогда отец и Лев узнают причину, по которой ты хочешь заставить меня остаться. Тогда я не поняла твоих слов, теперь же они для меня ясны. Я должна быть щитом, которым ты будешь прикрываться от своего сына. Ты думаешь, что я единственная, кого Вольдемар не принесет в жертву, и единственная, кто может удержать его. Я этого не думаю, потому что знаю его лучше, чем ты, да, кроме того, не хочу и пробовать.
