– Но у вас же есть образование, – заметил герцог. – Вы могли бы стать компаньонкой или гувернанткой.
Воодушевление Оливии погасло, оставив на ее лице лишь циничное выражение.
– В восемнадцать лет, ваша светлость? Те, кто ищет компаньонок, сочли бы, что это мне нужно чье-то сопровождение. Что касается того, чтобы стать гувернанткой… Сомневаюсь, что многим женам пришлась бы по душе такая гувернантка, как я.
Да, пожалуй, она права. Меньше всего домохозяйки хотели бы видеть в гувернантке своих детей невинную молодую леди. Но герцог был удивлен ее честностью, и она это заметила.
– Простите меня, – проговорила Оливия, а потом нахмурилась, глядя на собственные руки. Вид у нее был смущенный. – Я вас удивила.
Герцог хотел было пренебрежительно фыркнуть, но вместо этого откашлялся.
– Это слишком сильное слово, – заметил он. И тихонько вздохнул. Похоже, ее словесные увертки заразны. – Тем не менее я удивлен… да. Не каждому доводится найти служанку с вашим прошлым. Итальянский, пианино и столько еще всего!
Ее мимолетная и приятная улыбка была, как ни крути, очаровательной. А потом – совершенно неожиданно – она вдруг… потеряла свое очарование. И хотя она ничуть не изменилась, Марвик больше не мог смотреть на нее.
Герцог устремил взгляд поверх ее плеча. Он успел забыть, что в мире существуют всевозможные трагедии. Ее трагедия не самая страшная – впрочем, как и его собственная. Существует ли более избитое слово, чем «рогоносец»?
При мысли об этом герцог ощутил горько-сладкое чувство облегчения, потому что обычная трагедия – это такая трагедия, которая может пройти, закончиться. Но все же он почувствовал себя уязвленным, потому что внезапно ощутил разницу между собой и этой леди: оказавшись лицом к лицу с тяжелой потерей, она взяла себя в руки с помощью активности, трудолюбия. А джентльмен на десять лет старше нее… как справился он? Бежал с поля боя!
И ведь она рассказала все куда мягче, чем он заслуживает. Боже, что только она думает о нем?
Аластер почувствовал, что краснеет. Странное ощущение. Да черт возьми, какая разница, что думает служанка?! Он принялся листать сделанные ею заметки. Глэдстоун написал: ему нужна помощь, чтобы прогнать Солсбери, вновь завладеть парламентом. Святой господь, он писал ему трижды! Человек не должен сдаваться.
Черт возьми, он не сдастся! Аластер выиграл для него двое выборов. Если предположить, что письма Маргарет никогда не станут достоянием общественности, его бы помнили только за это.
Ну и что? Да он не дал бы за свое наследие и выеденного яйца! Конечно, какая-то сохранившаяся частица его «я» не поверила бы в это. Только пользы от этого не было никакой: его старая жизнь мертва. Закончена, черт подери!
Аластер опустил бумаги. Экономка напряженно выпрямилась, ожидая дальнейших расспросов. Но, кажется, он в общих чертах понял, в чем ее тайна. Ее воспитали так, чтобы она всегда готовилась к лучшему. Это многое в ней объясняет.
Герцог заставил себя произнести:
– Это делает вам честь. – Слова жгли ему горло, потому что Марвик знал: сказать того же про себя он не мог. – Вы можете собой гордиться.
По какой-то причине она опять побледнела.
– А теперь я дам вам один совет. – Марвик заставил себя улыбнуться. – Напишите леди Риптон. Скажите ей, что вам надо где-то остановиться, пока вы ищете новое место.
Между ее бровей появилась морщинка.
– Вы снова меня увольняете?
– Нет, на самом деле я оказываю вам услугу. – Герцог встал, и экономка торопливо сделала то же самое.
Обходя вокруг стола, Аластер не сводил глаз с ее лица, потому что, кажется, в нем всегда можно было увидеть что-то новое. И он был удовлетворен, хоть и не понимал, как это происходит, ему удалось точно определить мгновение, когда она поняла, что он направляется к ней. Другой на его месте не заметил бы мгновенного округления ее глаз. Но только не он. Он видел то, чего не заметили бы другие. Видел ее.
С другой стороны, никто не пропустил бы мимо внимания, как она быстро отпрыгнула от него.
– Мне всегда выходить таким способом? – спросила она с неловким смешком. – Преследуемая…
Он обхватил рукой ее талию, и она вскрикнула. Свободной рукой он схватил ее подбородок и приподнял его.
Почему же он раньше думал, что миниатюрность – ключ к женской привлекательности? Миниатюрную женщину можно добиться с помощью единственного взгляда. Но такое изобилие совершенства, длинные ноги и роскошные бедра, почти шесть футов женской плоти, покрытой бесконечным количеством кожи… Понадобятся часы, чтобы хорошенько рассмотреть такую женщину. Попробовать ее. Овладеть ею.
– Вы должны найти новое место, – повторил он. – В доме какого-нибудь благопристойного джентльмена. Но не в моем доме.
С этими словами он накрыл ее губы своими.
С того мгновения, как Марвик появился в дверях кабинета, у Оливии было такое чувство, будто окружающий мир вихрем завертелся вокруг нее. От испытанного потрясения она едва не упала с лестницы. Но, прежде чем она успела испытать чувство триумфа – наконец-то он вышел из своих покоев! – самый худший из ее страхов сообщил ей: герцог видит ее насквозь.
Так ли? Сидя за столом, она пыталась понять его. Его вопросы были испытующими, язвительными. Оливия чувствовала себя теннисисткой, неожиданно встретившейся на корте с умелым игроком. Были ли его подозрения основаны на каких-то фактах? Выдала ли она себя чем-то? Или всему причина – чрезмерно расхваливающие ее рекомендации Аманды?
Самым волнующим было растущее чувство того, что она имеет дело вовсе не с тем человеком, которого узнала за последние недели. Каким-то образом за время спуска со второго этажа на первый он из безумца превратился в лорда. На нем был хорошо сшитый костюм, его подстриженные и уложенные волосы (должно быть, Викерз все-таки привел их в порядок) теперь обрамляли глаза и лицо и подчеркивали безжалостные углы сухопарой фигуры. Каждый вопрос герцога свидетельствовал о полной силе и возрожденной мощи человека, которого до этого Оливия видела лишь мгновения: землевладельца, политика, потомка непрерывающегося аристократического рода, привыкшего к беспрекословному подчинению подданных. Понадобилась вся ее смекалка для того, чтобы уклоняться от него, сопротивляться и давать ему отпор.
А потом он одной чертой разрушил все ее усилия: «Вы можете собой гордиться», – сказал Марвик, даже не попытавшись скрыть смысл этих слов под вуалью цинизма или сарказма.
Возможно, герцог прав. Он спустился вниз благодаря ей. Она помогла ему. И этим можно гордиться.
И все же стыд, как горечь желчи в горле, не дал Оливии ответить: какое бы торжество ни испытывала она из-за возрождения герцога, оно улетучивалось, когда она вспоминала, что это возрождение стало возможным благодаря обману и воровству, которые вмиг прогонят удивление и нескрываемое уважение, появившиеся на его лице.
