Прогноз был оптимистичным, но жестоким. Аннабелл хотелось, чтобы это оказалось правдой, она каждый день молилась об этом, но желания и молитвы пока оказывались тщетными.
— У нее ведь чахотка. Если вдруг покажется, что она пошла на поправку, это будет означать, что начался финальный этап. Потребуется вмешательство высших сил, чтобы вылечить ее!
Оуэн взял Аннабелл за руки и заставил посмотреть себе в глаза.
— Локстон совершенно не уверен, что у миссис Ханикоут туберкулез. Ему потребуется время, чтобы поставить верный диагноз. У нее, к примеру, может оказаться круп или скарлатина.
Аннабелл задумалась. И круп, и скарлатина — очень серьезные заболевания, но уж пусть лучше они, чем туберкулез! Это было слишком хорошо, чтобы надеяться. Уткнувшись в грудь Оуэна, она разрыдалась. Не так, как плачут над чувствительными стишками — деликатно, тихо всхлипывая, а по-настоящему — громко, с содроганиями тела. Когда боль велика, остается только такой способ облегчить ее.
Оуэн не уговаривал Аннабелл успокоиться, понимая, что ей нужно выплакаться. Единственное, что он сделал, — снял с нее очки. Аннабелл зарыдала еще горше. Вцепившись в пластрон его сорочки, она все никак не могла остановиться. Тонкий батист промок насквозь. Хантфорд, казалось, даже не обратил на это внимания.
Он гладил ее по спине, по плечам. Рука скользнула вдоль косы. Он бормотал что-то ласковое, хотя из-за рыданий ей не было понятно ни слова.
Аннабелл плакала до тех пор, пока не устала, а потом тихонько захлюпала носом. Почувствовав, что может сидеть самостоятельно, она отодвинулась от Оуэна, с тоской расставаясь с крахмальным, но по-настоящему мужским запахом его рубашки.
Из кармана Оуэн достал носовой платок и предложил его с улыбкой, от которой могло остановиться сердце. Воспользовавшись им, Аннабелл вытерла лицо.
— Мне не хочется будить в вас слишком большие ожидания. — Он снова взял Аннабелл за руки, и от счастья она словно ослабела. — Но доктор Локстон наблюдает меня с детства, а раньше лечил моего отца. Сейчас я доверил ему здоровье сестер. Может, он вылечит и вашу матушку.
— Я чувствую себя идиоткой из-за того, что поверила Конвелу. Даже не знаю, что сказать вам, кроме… Спасибо!
Они посмотрели друг другу в глаза, не говоря ни слова. Большими пальцами Оуэн ласково гладил ладони Аннабелл. Внезапно в ней проснулось желание. Соски затвердели, и она вдруг сообразила, что на ней нет ни корсета, ни нижней рубашки, ничего, кроме тонкой ночной рубашки. В общем, полное бесстыдство! Но ей было все равно.
Более того, ей нравилось его внимание. И будет нравиться, пока это будет длиться. С неожиданной для самой себя храбростью Аннабелл поднялась, пересела к Оуэну на колени, и они оказались лицом к лицу. Тогда она обхватила его голову ладонями и крепко поцеловала в губы.
Не в знак признательности, не из чувства долга, не для того, чтобы доказать что-то.
Она поцеловала Оуэна просто потому, что… ей этого захотелось.
Оуэн смутно припоминал, что давал себе какое-то обещание перед тем, как увидеться с Белл и сообщить ей новость, которая — в этом не было сомнения — огорошит ее. Обещание вроде бы касалось поцелуев. Может, он дал слово не целоваться с ней? Да, правильно! Не целоваться, если для этого не будет подходящей ситуации.
Дело не в том, что ему не нравилось целовать ее. Наоборот!
Но Оуэн понимал, что его рассказ расстроит Аннабелл, а ему не хотелось пользоваться ее смятением. Только негодяй сразу попытается соблазнить женщину, получившую тяжелое известие.
Герцог считал, что слово «негодяй» вполне достоверно его описывает. В свое оправдание он мог бы сказать, что она начала первой. А потом его тело просто восприняло это как руководство к действию.
Когда Оуэн почувствовал вкус соли на ее щеках, на губах, ему захотелось стереть с личика печать горя. Даже с заплаканными глазами и покрасневшим носом она все равно оставалась неотразимой. Он не ожидал, что Аннабелл будет часто прибегать к такому способу, чтобы показать ему свою беззащитность. Но Аннабелл не стеснялась это делать, и он был покорен.
Сказать Белл, что ее, попросту говоря, надули, оказалось труднее, чем Оуэн полагал. Так не должно было быть. Теперь ее мать будет получать хороший уход и, вполне возможно, поправится. Но семья была для Аннабелл абсолютно всем, и Хантфорду казалось странным то, как она винила себя в том, что не оправдала доверия матери с сестрой и подвела их. Он понял это по тому, какой шок она испытала, узнав про непорядочность доктора Конвела, и по ярости, которая исказила ее лицо. И по тому, как, обычно гордо расправленные, плечи Аннабелл вдруг безвольно поникли.
Оуэну хотелось, чтобы Аннабелл воспрянула духом, хотелось напомнить ей, что она не просто чья-то дочь, сестра или портниха. Конечно, она была и тем, и другим, и третьим, но прежде всего — женщиной, молодой и энергичной, со своими мечтами и желаниями.
Хантфорду хотелось, чтобы все они осуществились.
Ее хрупкое тело прижималось к нему, заставляя испытывать танталовы муки. Языком Аннабелл касалась уголков его рта, и в какой-то момент Оуэн решил опрокинуть ее на узкую кушетку и ласкать так, чтобы она сама стала умолять взять ее. А эти благородные обещания самому себе пусть катятся к черту! Когда же он увидел, как ее соски натягивают ткань рубашки прямо у него перед глазами, ему еще больше захотелось обладать Аннабелл целиком и полностью, и чтобы сквозь стоны страсти она называла его по имени.
— Оуэн, — тихо сказала Аннабелл.
Наконец-то! Она сказала это! Не «ваша светлость» и даже не «Хантфорд». Нет — Оуэн!
Он снова поцеловал ее, продлевая удовольствие, потом отодвинулся.
— Ты такая красивая, — сказал он, убирая с ее лица пряди волос, — что я забываю обо всем на свете. Ты не представляешь, как я хочу тебя!
Аннабелл залилась краской.
— Мне нравится целоваться с тобой.
Такой разговор не мог умерить любовный пыл, поэтому Оуэну потребовалось сделать что-то разумное и определить их отношения. Он встал, пригладил волосы, потом подошел к шкафу и снял с него старый глобус, забытый здесь пару десятков лет назад. Крутанул его и прочертил пальцем линию через все океаны и континенты. Глобус остановился сам собой.
— Мне нужно еще кое-что сказать тебе, Аннабелл. — Увидев, как она помрачнела, быстро добавил: — Я думаю, тебе это понравится.
Теперь она задумалась, но потом храбро улыбнулась.
— Обстоятельства таковы, — начал Оуэн, — что я хочу предложить тебе изменить условия нашего уговора.
— Не поняла.
