Пандора едва успела подняться с колен, как дверь открылась и вошла миссис Мэдоуфилд.
– Я уже хорошо отдохнула, мисс Пандора, – прошептала она, – пойдите прогуляйтесь в саду и подышите свежим воздухом. Нехорошо это – почти целый день просидеть будто в заточении, да еще в такую прекрасную погоду! Бэрроуз уже накрыл для вас чай, так что выпейте чашечку. Это пойдет вам только на пользу!
Пандору трогало доброе отношение слуг, но, увы, она сразу же вспомнила, что тетя, с ее вечными придирками, тоже изготовилась к встрече с племянницей в епископском дворце, – и содрогнулась! И все же как хорошо, что здесь, на террасе, во всей своей сверкающей красе ее ожидал прекрасно сервированный стол. Солнечный свет заливал террасу, Пандора медленно пила душистый китайский чай и вспоминала, что именно этот сорт всем остальным предпочитала и мама.
Она съела сэндвич: ломтики были такие тонкие, что казались почти прозрачными, и какой восхитительный у него вкус! Пандора взяла с блюда еще два сэндвича, в дорогу, и через длинное, до пола, французское окно вышла в сад.
Вот то же самое – вспомнила Пандора – она сделала вчера вечером: вышла прогуляться, но как драматически все закончилось! Сэр Гилберт вызвал графа на дуэль, и ее любимый был ранен и теперь страдает!
«Как же много всего случилось со мной со дня приезда в Чарт!» – вздохнула Пандора.
Через зеленую, словно покрытую бархатом лужайку она дошла до розария и старинных солнечных часов и прильнула к ним, невольно подумав, что много представителей Чартовского клана до нее вот так же к ним приникали и, наверное, тоже вопрошали судьбу о том, что она им сулит. Однако, что бы ни случалось, когда они умирали, Чарт все равно оставался жить!
Пандора попыталась уверить себя, что, в сущности, не важно, как сложится ее судьба, но ей так вдруг захотелось испытать все, что уготовано человеку, и в первую очередь – любовь, поэтому ее мысли постоянно возвращались к графу. И особенно к тем ощущениям, которые она испытала, когда они ехали вдвоем на лошади и он ее обнимал, а она так тесно прижалась лицом к его груди, что слышала биение его сердца. Однако, по мнению дяди и тети, ничего не могло быть предосудительнее, чем вот так ехать с мужчиной, когда на тебе только ночная рубашка и тонкий пеньюар. Как бы они ужаснулись, узнав, что племянница сидела на лошади, тесно прижавшись лицом к плечу графа!
Но что же здесь предосудительного? Ведь в тех обстоятельствах это было так естественно, оправдано и прекрасно! Однако при всей своей добродетельности Проспер Уизеридж, тетя София и дядя Огастес этого никогда не поймут, хотя граф тогда был похож на рыцаря, спасающего невинное существо от страшной и гибельной участи. Те, кто графа бранит и осуждает, настолько убеждены в его греховности, что не могут и представить его человеком, способным на добрый поступок. И еще Пандора вспомнила, как он спас ее от вожделений сэра Гилберта. Тогда, впервые в жизни, она вдруг поняла, как на графа ополчился бы весь свет за то, что он вошел к ней в спальню, а ее осудили бы потому, что она не закричала и не позвала на помощь, как полагается невинной девице. Но она тогда совсем не думала о нем как о мужчине. А вот теперь он стал для нее самым благородным и любимым человеком на свете!
И еще необходимо знать, что надо всем властвует умение мыслить, и она вспомнила строки из знаменитой поэмы Мильтона, и ей очень захотелось процитировать их кузену Норвину:
Мой Разум всемогущ!
Он может одним взглядом
Ад в Небо превратить,
А Небо сделать Адом![5]
– Да, главное в человеке – Ум и Душа! – сказала она вслух. – Во всяком случае – не только поведение.
Однако логику ее рассуждений мог бы сейчас понять только граф, и ей очень-очень захотелось поделиться с ним своими мыслями:
«Надо ему внушить как истину: то, что было Адом, может стать для него Небом, и он увидит это Небо в Чарте, который прежде ненавидел и считал преисподней!»
Пройдя в холл, Пандора уже собиралась подняться по лестнице, но вдруг остановилась как вкопанная: входная дверь была распахнута и был виден хорошо знакомый ей экипаж. Значит, дядя Огастес сам приехал за ней, чтобы увезти в Линдчестер! Она похолодела от страха так, что руки стали как лед. Пандора замерла в ожидании. Однако, к ее удивлению, по ступеням поднялся не высокий, сухопарый епископ, но Бэрроуз, который держал что-то в руке.
Взяв серебряный поднос со столика у входной двери, он положил на него конверт и направился к Пандоре:
– Вам письмо, мисс!
На мгновение Пандора оцепенела и не могла протянуть руку, но потом все-таки взяла письмо с подноса и прошла в салон, чувствуя огромное облегчение: как же хорошо, что дядя, вопреки ее страхам, не приехал сам, и сейчас это главное!
Некоторое время Пандора молча разглядывала властный, прямой почерк, которым на конверте было начертано ее имя, и чувствовала себя преступницей, осужденной на казнь, но внезапно, в самый последний момент, помилованной.
Она распечатала конверт и сначала не могла прочитать ни слова – строчки так и прыгали в глазах, но взяла себя в руки:
«Дорогая племянница!
Мы, твоя тетя и я, вернулись из Лондона и узнали от мистера Проспера Уизериджа о том, что, стоило нам лишь повернуться спиной к нашему дому, как ты повела себя самым возмутительным и непростительным образом.
Не верится, что девушка, воспитанная в строгих правилах благочестия, обманным путем, нарушая все приличия, могла поступить таким образом, который заслуживает самого сурового воздаяния.
Обсудив твое поведение, мы, твоя тетя и я, с глубоким прискорбием решили, что в сложившихся обстоятельствах больше не сможем пригласить тебя во дворец. Мой капеллан известил меня также, что твой поступок стал притчей во языцех во всем Линдчестере. Твое поведение бросает тень и на меня, а также на репутацию твоей тети и ставит нас в чрезвычайно неприятное положение.
Итак, с чувством горечи от сознания, что лично я потерпел поражение на стезе воспитания, оставляю тебя наедине с твоей совестью, уповая, что Господь все же не лишит тебя своей милости окончательно».
От удивления тараща глаза, Пандора прочла письмо один раз, затем, будто не доверяя зрению, перечитала.
Она свободна! Дядя отказался от своих опекунских прав и обязанностей и оставил ее на произвол судьбы! Ее желание исполнилось, все получилось так, как она мечтала! И все же одновременно Пандора почувствовала страх, страх перед неизвестностью. Теперь она осталась на свете одна, совсем одна, а такого одиночества она еще никогда не знала.
И тут Пандора заметила, что в конверте, кроме письма, есть еще кое-что и вынула денежный чек на сорок два фунта. Надо полагать, это все, что осталось от денежных средств отца и матери. Епископ вычел из наследства то, что потратил на похороны ее родителей, и, конечно, некую сумму, которая пошла на ее проживание и содержание во дворце. Ну что ж! Во всяком случае, он не оставил ее совсем без гроша!
