Она исчезла за дверью спальни, вероятно готовясь сбросить халат и улечься в постель на деликатно шуршащие шелковые простыни.
А Гейб остался стоять в холодном коридоре, не сводя глаз с дверей двух спален. Это походило на средневековую мистерию, в которой человеку предлагался выбор между добром и злом. Но в жизни было гораздо сложнее.
Джиллиан Питен-Адамс была явно не заинтересована в нем. А возможно, она вообще была равнодушна к мужчинам. И все же в ней было это старомодное достоинство – порядочность, и душа его томилась по нему и изнывала.
Имоджин Мейтленд была столь прекрасной женщиной, что одна ее улыбка, в которой таился намек на желание, была так же притягательна и сильна, как сам грех. Ее нельзя было назвать непорядочной и грешной. Она была просто Имоджин, и она желала его, сына потаскухи, пригодного только для внебрачной связи. Но никак не для брака.
Глава 17
Усы и западный ветер
Рейф не спал. Для него это было новым опытом – бодрствовать среди ночи и притом быть совершенно трезвым. Это настолько поразило его, что он был склонен изучить свое состояние. Он свесился из собственного окна на обозрение всему свету, а на деле только второй горничной, красневшей в обществе грума. Дул теплый западный ветерок. Его старая няня имела обыкновение говорить, что ночной ветер с запада ввергает людей в любовную пучину.
Ночные запахи были отличны от дневных. Во дворе нежно и тихо шелестели листья, колеблемые ветром. Они усыпали землю и выглядели всплесками более темного цвета на светло-серых булыжниках двора. Рейф подумал, что эти булыжники были здесь с XIV века. «Мои предки, – подумал он, – ступали по этим камням».
Эта мысль его глубоко растрогала, но Рейфу все-таки не удалось вызвать в себе достаточно сильных чувств. Он мог вспомнить лишь двоюродного дедушку Вудворда, который имел обыкновение танцевать здесь в бальных туфлях на высоких красных каблуках с напудренными волосами и тщательно подкрашенным лицом. Он был эталоном плута и распутника георгианских времен.
«Должно быть, трудно справляться с булыжником в туфлях на высоких каблуках», – праздно подумал Рейф.
И тут возле его двери послышался звук. Он повернул голову.
– Это ты, Гейб? Я могу предложить тебе выпить, но пить воду так скучно!
По неизвестной причине щеки у Гейба пылали так, как обычно у Рейфа после четвертого стакана бренди.
– С Мэри все в порядке?
– Она снова плакала, – сказал Гейб, бросаясь в кресло. – Прошу извинить меня за беспокойство, но я заметил полоску света под твоей дверью.
– Разве для детей не нормально плакать? – спросил Рейф. – Я так понимаю, что они в лучшем случае надоедливы, а в худшем – просто смертоносны.
– В этом высказывании, пожалуй, есть слабый оттенок поэзии.
– Пытаюсь произвести на тебя впечатление, – честно признался Рейф. – Мне следовало бы больше внимания уделять книгам. Возможно, тогда мы с тобой могли бы побеседовать на философские темы.
– Я предпочел бы поговорить о женщинах, – сказал Гейб, барабаня пальцами по подлокотнику кресла.
Брови Рейфа поползли вверх.
– Этот предмет я знаю едва ли чуть лучше, чем античных философов.
– У меня приглашение на следующую ночь.
Сердце Рейфа так стремительно покатилось вниз, что он подумал, не видно ли это снаружи. Но ему понадобилась всего секунда, чтобы взять себя в руки. Он будто вышел из собственного тела и слышал свой до странности спокойный голос:
– Я полагаю, это приглашение поступило от моей подопечной? Как бы я ни осуждал ее поведение, я почти уверен, что инициатива исходила от Имоджин, а не от тебя.
– Нет, от меня, – сказал Гейб. – Но только после того, как она пригласила меня в библиотеку помочь ей выбрать книгу, – добавил он.
Теперь лед в венах Рейфа сменила ярость.
– Имоджин – на редкость своевольная женщина. Чему же тут удивляться?
Гейб взмахнул рукой.
– У меня нет желания встречаться завтра вечером с твоей подопечной.
– Ну, об этом вы должны договориться между собой, – сказал Рейф деревянным голосом, но не смог совладать с собой и тут же добавил: – Обращаю твое внимание, Гейб, на тот факт, что Имоджин недавно овдовела. Она еще в отчаянии.
Гейб кивнул:
– Меня удивляет, что в прошлом она испытала разочарование, когда ее отвергли.
– Лорд Мейн, – сказал Рейф. – Он понял, что на самом деле она вовсе не хочет скандала, на который напрашивается.
В его голосе прозвучала замаскированная ярость, и от этого волосы на затылке Гейба встали дыбом. И это убедило его в том, о чем ему уже сказал инстинкт. Он должен разыграть эту карту правильно.
– Мы договорились переодетыми отправиться на концерт в Силчестер завтрашней ночью. Замаскироваться так, чтобы нас не узнали. Похоже, она считает, что ты бы предпочел, чтобы при ней была дуэнья.
– Предпочел бы, – мрачно согласился Рейф.
– Но ведь она все же вдова и может делать что и как хочет. Разве не так?
Глаза Рейфа стали ледяными.
– Нет, она на моем попечении, и будь уверен, что я блюду ее интересы. – Гейб открыл было рот, но Рейф предостерегающе поднял руку. – Возможно, я не смогу ее защитить от нежелательных приглашений и всего такого. – Он подался вперед. – Но я должен быть совершенно уверен, что тот, кто вздумает с ней поиграть в любовь, окажется связан обязательствами.
Наступил момент абсолютной, но пульсирующей напряжением тишины.
– Я не заблуждаюсь на сей счет, – сказал Гейб. – Я не хочу жениться на леди Мейтленд.
– Тогда, – сказал Рейф, откидываясь на спинку кресла и произнося слова очень тихо, – ты должен пересмотреть вопрос о встрече с ней завтра вечером.
– Мне кажется, леди Мейтленд будет разочарована, если я заберу назад свое приглашение.
– Возможно, это заставит ее пересмотреть свои взгляды и отказаться от мысли стать вульгарной вертихвосткой.
– Леди Мейтленд не вертихвостка, – сказал Гейб. Потом добавил: – Мне следовало это знать.
– Ты намекаешь на то, что этот ярлык приклеили твоей матери? – сказал Рейф. – Но я и в мыслях не имел ничего подобного. Совсем недавно наш семейный поверенный повторил твои слова о том, что мой отец был глубоко привязан к твоей матери.
– Я только говорю, что леди Мейтленд обратилась ко мне единственно потому, что хочет перестать оплакивать мужа.
– И потому, что она желает тебя, – сказал Рейф с кривой, вымученной улыбкой.
– Ты же хорошо понимаешь, что нет никакого резона действовать под влиянием одних только скороспелых чувств.
– А я тебя уверяю, что если бы я начал пенять Имоджин на ее поведение, это никак не повлияло бы на ее решимость соблазнить тебя, – сказал Рейф. – Черт возьми!
