Кэм повел широкими плечами.
– Да, врагов у меня немало и достаточно опасных. Но очень не хотелось бы прожить остаток жизни, опасаясь кинжала или пули наемного убийцы, в страхе за безопасность жены. Я упустил из виду, что могут явиться какие-то тени из моего прошлого – я думал, что оно похоронено и забыто. Должно быть, мое внезапное возвращение в Лондон кому-то пришлось сильно не по душе.
– Тогда надо нанять людей, которые охраняли бы тебя и твою семью, – предложил Джейми.
– Я могу поручить это управляющему имением бабушки моей жены. В Дорсете любят Фицджеральдов, и здесь опасность нам не грозит.
– Но вы, наверное, собираетесь посетить и другие поместья графини?
– Да, в конце этой недели мы едем в Фицхолл.
– А ты не можешь отговорить жену?
– О нет, она – женщина с твердой волей, а Фицхолл любит больше всех своих владений, и обязательно хочет посетить его. Она относится к этому имению особенным образом – его подарил ей отец еще при жизни.
– А к тебе-то как она относится?
– Не знаю, – искренне ответил Кэм. Джейми бросил взгляд на друга и решил не продолжать расспросов.
– Да, ты спрашивал, зачем я приехал в Дорсет, – сказал он, меняя тему, – по разным причинам. Во-первых, ко Мне прибыл посланец из Шотландии. Как раз в тот день, когда вы уехали в Дорсет.
– Моя дочь? – спросил Кэм. В голосе его зазвучал испуг. – С ней что-нибудь случилось?
– Нет, нет, с Эльсбет все в порядке.
– Кто послал курьера?
– Твоя мать.
Эти два слова как будто хлестнули Кэма: он побледнел, ноздри раздулись от гнева.
– С какой стати графиня Терн заводит с тобой переписку?
– Чтобы узнать о тебе и твоей невесте.
– Как она посмела?! – возмутился Кэм.
– Она твоя мать, Кэм.
– Она – женщина, которая меня родила, и только. Запомни это, Джейми, – сказал Кэм с едкой горечью.
Кэм ничего не рассказывал другу о своем возвращении в Шотландию. Сообщил только, что у него родилась там дочь. Джейми понял, что в семье что-то неладно, потому что, если речь случайно заходила о Шотландии, Кэм умолкал. Но сейчас он решил коснуться раны.
– Что же произошло между вами? – мягко спросил он.
Кэм замер; ужасная сцена с удивительной яркостью возникла в его памяти. Он – любимое дитя, как она всегда называла Кэма, – стоит перед ней, словно преступник, ожидающий приговора. В ее глазах растет ужас, но он не верит, что она может ранить его. Ведь она его так любит, материнская любовь утешит его. И вдруг происходит нечто немыслимое – его красавица – мать с пронзительным воплем убегает прочь от обезображенного сына.
Как может он рассказать это Джейми? Увидеть в его глазах жалость? Нет! Он не в силах рассказывать об этом, и милостыня сострадания ему не нужна.
– Не будем об этом, – коротко ответил Кэм. Джейми кивнул. – Как хочешь, Кэм. Кэм изменил тему беседы:
– Зачем же все – таки ты приехал сюда?
– О! – лукаво улыбнулся Джейми. – У меня была такая спокойная жизнь, и вдруг – гонец за гонцом. Через три дня после получения письма от графини Терн прибывает посланец с письмо от твоей супруги. Она приглашает меня на бал, который дает ее бабушка в честь вашей свадьбы.
– Мариза послала тебе приглашение?
– Написанное ее собственной рукой.
– Она мне ничего не сказала.
– Она хотела, чтобы это было сюрпризом для тебя: Вот почему я снял комнаты в гостинице, а не заявился прямо в поместье.
– Ну, тогда не будем ее разочаровывать, Джейми, – сказал Кэм, надевая плащ. – Встретимся вечером прямо на балу. И я постараюсь выразить изумление, когда ты появишься. Но она проявила внимательность ко мне, пригласив тебя. «Да, – задумчиво повторил он, надевая черную шляпу с пером на свои золотые кудри, – внимательность и деликатность».
Мариза перебирала драгоценности в своей шкатулке. Чарити уложила ее каштановые волосы в изысканную прическу, и она искала подходящие серьги. О, вот эти – жемчужины, окруженные бриллиантами, – подойдут лучше всего.
Она достала из фарфоровой коробочки круглый кусочек черной материи – мушку – и стала думать, где ее налепить, – приложила к изгибу нижней губы и быстро отклеила.
– Так делают все, – подумала Мариза, – я хочу по-другому.
Потом Мариза бросила взгляд на строй бутылочек с духами и притираниями. Надо выбрать самое подходящее! Аромат, соответствующий ее красоте… И Мариза вспомнила, что король Карл назвал ее: «Роза Англии». А Брайенну – Роза Шотландии. Рука Маризы потянулась к маленькой расписной фарфоровой баночке, где хранился исключительно ценный французский крем с ароматом розы. Окунув в баночку средний палец, она провела им вдоль шеи к ложбинке между грудями; и вдруг представила себе, что это не ее палец, а мужской, длинный и изящный, втирает душистое снадобье в ее нежную кожу. Кровь прилила к ее щекам, и соски ее грудей напряглись, натянув тонкую сорочку. Мариза нахмурилась.
Стук в дверь прервал полет фантазии молодой женщины. Она открыла глаза и увидела в зеркале, что набухшие соски ярко розовеют сквозь ткань сорочки. Удивительное дело – мимолетное воспоминание о прикосновении Кэма к ее груди вызвало такую перемену!
И такое же, как тогда, чувство пульсации и жжения в низу живота.
Стук повторился. Мариза была только, в сорочке и нижней юбочке и потому выглянула в щель приоткрытой двери. Увидев Брайенну, она впустила ее. – Зачем ты это сделала? – спросила Брайенна.
– Ты увидела мой сюрприз? Меня словно осенило. Как только я бросила взгляд на эту ткань, я поняла, что носить ее должна только ты.
– Ты льстишь мне, кузина, это платье лучше пойдет тебе, – возразила Брайенна, беспокойно двигаясь по комнате. – Когда я увидела его на кресле в моей комнате, я сразу вообразила, как ты в нем будешь красива. А я не могу носить таких нарядов, – не забывай, я же в трауре.
– Я не забываю, дорогая кузина, – начала ее убеждать Мариза, – но надо же хоть один вечер отдохнуть от этой черноты! Только сегодня вечером… Я хочу, чтобы ты имела успех, а в этом платье ты будешь выглядеть прекрасно!
– Нет, я не могу, – повторила Брайенна. Мариза решила применить другую тактику:
– Разве ты не хочешь доставить мне удовольствие, дорогая кузина?
– Да почему это так важно для тебя?
– Потому, – ласково сказала Мариза, – что ты для меня – как родная сестра. – Она усадила Брайенну в кресло у окна, где золотые лучи вечернего солнца мягко осветили молодую женщину. – И я вижу постоянную грусть в твоих глазах. Пусть это платье хоть на один вечер осветит их радостью – потом ведь ты снова задрапируешься в свои вдовьи одежды. Ведь платье нравится тебе, разве я не права?
