Мистер Стенсбери рассмеялся своим раскатистым смехом, и я присоединилась к нему, охотно последовав примеру мисс Темплтон, которая, как известно, решила от всей души наслаждаться отведенным ей временем.
* * *
На следующее утро, благодаря мистеру Тримблу, мы пришли в церковь позже обычного. Во-первых, он попытался заставить меня сменить платье, после чего стал возражать против того, что я надела башмаки с резинками. На что я заметила, что нам предстоит долгая прогулка, и предположила, что если я отправлюсь в туфельках на тонкой подошве, то ему придется нести меня на руках.
Со стороны могло показаться, что он нарочно старался опоздать, а во время причастия так и вовсе едва передвигал ноги по центральному проходу, зато первым вскочил со скамьи, едва пастор покончил с благословением. Выйдя из церкви, он устремился в обратный путь с такой скоростью, что мы с отцом с трудом поспевали за ним.
– Мистер Тримбл! – окликнула я его, поскольку он опередил нас не меньше чем на дюжину шагов. – Не могли бы вы идти немного помедленнее?
Он сбился с шага и, похоже, весьма удивился, заметив, что мы отстали.
– Прошу простить меня. – Он подождал, пока мы не догоним его, после чего пошел рядом с нами.
– Хотя беседы о состоянии моего собственного здоровья или погоды не кажутся мне особенно поучительными, вам не стоит опасаться обитателей Оуэрвича. Они были очень добры к нам.
Он надвинул шляпу на уши, когда мы сошли с дороги, пропуская несколько лондонских экипажей.
– Меня беспокоят отнюдь не жители Оуэрвича.
Сам собой напрашивался вопрос о том, что же тогда его беспокоит, но тут они с отцом завели разговор о гранках и мне пришлось оставить свое любопытство при себе.
* * *
В понедельник утром я проснулась с тягостным предвкушением грядущих неприятностей. Мне смертельно наскучило расхаживать в платьях, которые не давали мне вздохнуть полной грудью. Ноги у меня болели от узких и тесных туфель, и я была по горло сыта обществом людей, с которыми не знала, о чем говорить.
После завтрака я обнаружила, что роюсь в выдвижных ящиках письменного стола мистера Тримбла.
Войдя в малую гостиную, он застыл у порога:
– Могу я помочь вам отыскать что-либо?
– Нет, благодарю. Я просто… смотрела.
– Мое предложение о помощи по-прежнему остается в силе.
– Обычно наша корреспонденция лежала здесь. – Я положила ладонь на стол в том месте, где раньше всегда высилась стопка писем и посланий на букву «К»[48], причем самые старые лежали внизу.
– А-а. Да. Но я обнаружил, что мне трудно уяснить, на какие письма был дан ответ, а какие все еще ждут своего часа, посему я перенес те, ответ на которые был уже отправлен, вон туда, на полку. – Он кивнул на буфет. – А те, на которые ответить еще предстоит – то есть самые последние, – я сложил вот сюда. – И он кивнул на проволочную корзину на столе.
– Понятно. – С деланной небрежностью я медленно переместилась к корзине и попыталась незаметно просмотреть ее содержимое.
– Вы ищете что-либо конкретное?
– Нет. Я просто… смотрю.
– Уверяю вас, если бы вам пришло какое-либо письмо, я бы немедленно сообщил вам об этом.
Ага, после того, как прочел бы его.
– Полагаю, вы изрядно запустили отцовские записи.
– Не особенно.
– Правда?
– Правда. Мы сочли, что будет лучше, если в конце рабочего дня он станет читать свои записи мне. Таким образом, у него остается собственный экземпляр, а я вкладываю читабельную копию в его папку.
– У него появилась папка?
– Вы имеете в виду, помимо груды бумаг под литерой «W»[49]?
Я одарила его сердитым взглядом.
– Я собрал все его работы и сложил их в шкаф.
– А он знает об этом? Не представляю, как это он позволил вам разбирать его записи, не говоря уже о том, чтобы перекладывать их куда-то. – А если он их видел, то не мог не догадаться, что не отец писал ему письма все эти годы!
– Мы с ним сошлись на том, что, раз уж я храню все его труды, то и привилегия работы с его записями тоже должна распространяться на меня. Впрочем… если это не слишком вас затруднит, мисс Уитерсби, вы могли бы помочь мне.
– В чем именно?
– Если бы вы могли… – Он взял какой-то отчет с полки, на которой был прикреплен ярлык «Корреспонденция, на которую ответы уже даны», и положил его на стол передо мною. – Мне нужна помощь в расшифровке этого документа.
– Расшифровка? Чего?
– Почерка вашего отца.
Сердце у меня ушло в пятки, когда я поняла, что он все-таки разгадал мою тайну.
– Нет ли какого-нибудь специального шифра, который он использует, когда делает эти условные знаки? Почему-то во время переписки с ним я не сталкивался с этими проблемами.
– Условные знаки? – Я склонилась над заметками и почувствовала, как улучшается мое расположение духа, пока я читала заметки отца относительно проводимых им исследований. – Полагаю, можно сказать, что это написано с применением фамильной скорописи Уитерсби.
– В таком случае, я не ошибся, сочтя их совершенно нечитабельными.
Я подтолкнула лист бумаги обратно к нему:
– Вовсе нет.
– Вы не могли бы оказать мне любезность и сделать перевод?
– Здесь нет никакого дословного шифра. Собственно говоря, это даже не скоропись в полном смысле слова. Эти значки обозначают сформированные теории и мысли, над которыми трудились несколько поколений Уитерсби.
– Понятно.
– Не думаю, что вам что-либо понятно, мистер Тримбл. Скажу откровенно, что не вижу, какую пользу вы можете здесь принести.
– А вот я, напротив, полагаю, что понял, какой смысл вы вкладываете в свои слова. Но до тех пор, пока ваш отец не выразит мне свое недоверие, я буду помогать ему.
Он подошел к столу, уселся за него и принялся усиленно делать вид, будто работает.
Мне в голову вдруг пришла одна идея. Я подкралась к проволочной корзине, в которой лежали последние послания, и принялась перебирать их. Среди них оказалось и письмо из Эдинбургского университета, и депеша от нашего корреспондента на Цейлоне, и отчаянная мольба мясника оплатить его счет за прошлый месяц. Убедившись, что мистер Тримбл не смотрит в мою сторону, я спрятала их под пресс для сушки растений. А когда он вышел в кабинет, чтобы проконсультироваться с отцом, я поменяла их местами с теми письмами, ответ на которые был уже дан. Вот теперь и посмотрим, на что годится его система!
В тот же день, ближе к полудню, наконец-то доставили первые из моих новых платьев. Для визита к пастору, который мы намеревались нанести сегодня же, я выбрала то, которое мисс Темплтон назвала «платьем для променада», отделанное многочисленными рядами оборок. Ими были украшены и юбка, и рукава.
