ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
В тот же день, но значительно позже Кеннет пришел в шатер шейха на обед. Он привычно расположился на ковре. В шатре бедуина в английском костюме он чувствовал себя неудобно, но знакомые с детства вещи и звуки облегчали его положение: легкий ветерок из пустыни, острый запах еды от ярко горевших костров, мелодичный смех женщин. Он почувствовал голод, когда Элизабет и Кэтрин стали вносить в комнату и ставить на низенький столик одно блюдо за другим. Джабари насмешливо изогнул бровь, увидев, какими глазами Кеннет смотрит на многочисленные блюда и тарелки. Жареный барашек с рисом. Восточные сладости. Груды кусков пресного хлеба и кислое молоко. Чеснок. Кеннет вдыхал ароматы кушаний, витавших над дымившимися тарелками. После целого года сидения на одних только мясных блюдах, густо политых сливочной подливкой, он почувствовал, что к нему вернулся аппетит.
— Мы подумали, что тебе доставит удовольствие поесть кое-какие из твоих любимых кушаний, — прокомментировал это изобилие на столе шейх.
Кое-какие. Кеннет встретился взглядом с шейхом и увидел в его глазах прежнее выражение. Комок подкатил к горлу. Этот взгляд говорил больше, чем какие-либо слова.
«Добро пожаловать. Добро пожаловать домой».
Кеннет постарался не обнаружить своего волнения, когда шейх отломил кусок пресного хлеба, окунул его в подливку и протянул ему. Обычай требовал первым угощать гостя. Кеннет съел предложенный кусок и вздохнул от удовольствия.
Тарик сидел на юбке своей матери и широко раскрытыми глазами смотрел на еду. Между Рамзесом и Кэтрин сидели двое годовалых малышей — девочка и мальчик, очень похожие друг на друга своими темными волосами и яркими зелеными глазами. Это были Фатима и Асад, их близняшки.
Элизабет взяла треугольный кусок пресного хлеба, намазала его йогуртом и дала Тарику. Ребенок стал рассматривать его с серьезным видом археолога, изучающего пирамиды, затем бросил его в лицо своему отцу. Белое липкое пятно поползло по черной бороде Джабари.
— Пу! — счастливо закричал Тарик.
— О да. Сынок. Будущий вождь моих людей, — сухо сказал Джабари, вытирая лицо чистой салфеткой.
Тарик выпустил слюни, Элизабет самодовольно улыбнулась.
— Дайте ребенка мне. Я помню, что делал ваш отец в таких случаях. Он по-арабски велел мне есть, и это были первые арабские слова, которые я выучил. — Кеннет наклонился вперед и взял ребенка.
Когда он усадил малыша к себе на колени, тот удобно устроился в его теплых и нежных руках.
Внезапно Кеннет почувствовал острое желание иметь своего собственного сына с большими шоколадными глазами, как у Бадры. Маленьким кусочком пресного хлеба он поддел немного риса.
— Ешь, — твердо сказал он по-английски и повторил еще раз. Тарик открыл рот. Кеннет всыпал ему в рот еду. Малыш с важным видом стал разжевывать пищу. Кеннет самодовольно усмехнулся.
— Просто покажите ему, кто главный, — посоветовал он.
Родители Тарика восхищенно переглянулись. Но в следующее мгновенье их сын выплюнул свою жвачку, забрызгав все лицо Кеннета непрожеванным рисом.
— Ешь! — пробормотал он по-английски.
Джабари и Элизабет выглядели довольными. Тарик выучил новое английское слово!
— Спасибо, Кеннет, — сказала Элизабет.
— Всегда рад служить, — ответил Кеннет, вытирая клейкие рисинки, прилипшие к его щекам.
Тарик соскочил у него с колен и поковылял к близнецам, которые жевали кусочки хлеба. Остановившись напротив Фатимы, он выхватил хлеб у нее из рук. С самодовольным видом, подражая отцу, плюхнулся на ковер и стал есть. Элизабет недовольно подняла брови, но Джабари повелительно поднял руку.
— Подождем, — тихо сказал он. — Я хочу посмотреть, что они будут делать.
Взрослые замерли в ожидании, наблюдая за детьми. Фатима, не мигая, уставилась на Тарика зелеными глазами, а потом схватила в свой маленький кулачок прядь соломенных волос Тарика и дернула изо всей силы.
Тарик выронил хлеб и истошно завопил, хватаясь за волосы, но маленькая девочка крепко держала его. Ее брат Асад поднял хлеб, погукал и шлепнул им Тарика, а потом отдал его назад своей сестре. У Тарика был такой горестный и потрясенный вид, что Кеннет не выдержал и засмеялся, да так, что слезы потекли у него по щекам.
— Какая у вас дивная пара маленьких воинов, Рамзес!
Рамзес гордо улыбнулся:
— Они похожи на свою мать.
Потом они забросали Кеннета вопросами о его новой жизни. Он старался отвечать на них настолько дипломатично, насколько это было возможно, испытывая жгучее чувство тоски по всему тому, что было когда-то в их общей жизни.
Он страшно удивился, когда увидел, что Джабари и Рамзес убирают со стола, что гордый шейх и его телохранитель складывают для замачивания грязную посуду в большой таз. Кэтрин печально улыбнулась Элизабет.
— Он и посуду моет так же хорошо? — спросил Кеннет.
— Когда я укладываю Тарика спать, моет он. Джабари говорит, что мытье посуды бережет его уши. Посуда не вопит, — засмеялась Элизабет.
Немного позже, когда женщины пошли в свои шатры, чтобы уложить детей, Кеннет остался с Рамзесом и Джабари. Трое мужчин любовались звездами, усеявшими ночное небо.
Кеннет посмотрел на этих двоих мужчин, которых он считал своими братьями и которые были ему роднее кого-либо еще на земле. Они вместе сражались в бою, вместе проливали свою кровь. Их связала воинская дружба, борьба не на жизнь, а на смерть. Как он хотел снова быть с ними! Здесь, в своем родном окружении, он почувствовал, что с него как старая кожа, слезает мишура его лондонской жизни, все его обязанности и ответственность. Здесь он почувствовал облегчение.
Джабари положил свою руку ему на колено, ладонью вверх. Он и Рамзес переглянулись.
— Хепри?
— Конечно.
— Ты действительно хочешь быть связанным с нами, Хепри? Как брат? Согласишься ли ты пройти обряд посвящения в кровные братья?
Торжественный тон шейха подчеркивал серьезность вопроса. Кеннет не колебался. Он важно кивнул.
— Что ж, пусть будет так.
Трое мужчин с обнаженной грудью, одетые только в штаны цвета индиго, уселись на каменистую площадку для торжественных обрядов. Пламя костра бросало зловещие тени на их лица, покрытые пеплом сгоревших поленьев. Обряд, состоявший в нанесении особой татуировки, проводился в ночь накануне сражения.
Кеннет обхватил себя руками и уставился на огонь, в то время как Джабари взял в руки обрядовый кинжал и обтер его. Шейх поднял кинжал на уровень левого предплечья Кеннета.
— Ты уверен? — спросил он.
Кеннет повернул голову, чтобы посмотреть на него твердым, немигающим взглядом, гордо выпрямив спину.
