– Ну, мы-то знаем истинную цену этому мнению, – презрительно проговорила Фенела.
– Это точно.
И по какому такому праву люди могут говорить о других такие вещи, когда они даже не подозревают, не имеют ни малейшего представления о том, какие страдания перенес человек? – произнесла Фенела вслух.
Николас ничего не ответил, а когда они остановились у парадной двери, она вообразила себе, как он, должно быть, недоволен ее словами.
В оставшийся час или около того предстояло провернуть такую массу дел, что у Фенелы не было времени подумать над словами агента Николаса или даже о самом Рексе. Для начала она обнаружила, что ее отец внезапно полностью переменил свое отношение на противоположное почти по всем вопросам.
Как только она прибыла в Фор-Гейблз, он тут же заявил ей, что не даст своего согласия на переезд детей в Уэтерби-Корт, и даже более того, он не собирается закрывать свою усадьбу.
– Куда же я денусь, когда буду свободен от службы? – спросил он.
– Но ты же не сможешь возвращаться в Фор-Гейблз, если здесь не будет слуг, – настойчиво убеждал его Реймонд. – Вплоть до сегодняшнего дня всю работу по хозяйству делала Фенела, и тебе едва ли стоит надеяться на то, что My и Нэнни смогли бы содержать дом без посторонней помощи.
– Ну что ж, тогда надо найти им помощницу! – орал Саймон.
Мне сказали, что это невозможно, – ответил ему Реймонд. – Ты, кажется, никак не можешь осознать, что в этой части страны вообще никаких слуг нанять просто невозможно. Те из местных жителей, кто не работает на промышленных предприятиях, заняты в сельском хозяйстве.
– Мы были бы только рады, если вы будете приезжать в Уэтерби-Корт и жить с нами, – предложил Николас.
– Я ни у кого не желаю останавливаться, – возмущенно проговорил Саймон. – Я хочу, чтобы у меня был собственный дом. В конце концов, разве любой человек не имеет на это право?
– Ну хватит, папочка, не упрямься, – вступила в разговор Фенела. – Пусть все остается, как оно сложилось на этот момент.
На железнодорожной станции Фенела прижалась к Реймонду.
– Я не хочу, чтобы ты уезжал, – прошептала она.
– Ну, теперь тебе нечего беспокоиться, – пожурил ее Реймонд, потрепав по плечу. – Все, кажется, отлично устроится; а потом, мне нравится Николас, поэтому будь с ним добрее. Нужно, конечно, быть дураком, чтобы жениться на тебе, но это его дело.
Реймонд ласково обнял свою сестру, а затем добавил, но уже другим тоном:
– Если что-нибудь случится, будет лучше, если ты немедленно свяжешься со мной. Я постараюсь тут же приехать, если это будет в моих силах.
Фенела поняла, что он имеет в виду Илейн, и согласно кивнула, посчитав, что сейчас, когда Реймонд должен вот-вот уехать, говорить о ней совершенно невозможно.
Когда поезд, увозящий Реймонда, исчезал из виду, ее глаза были полны слез; затем, держа My под руку, она отправилась назад, к автомобилю, в котором ожидал их Николас.
Всей компанией – Саймон, Нэнни, дети и My – они прибыли в Уэтерби-Корт прямо перед ленчем. Фенела и Николас в конце концов убедили Саймона присоединиться к ним, пообещав все устроить так, чтобы автомобиль подвез его на железнодорожную станцию вовремя и он успел бы на свой поезд.
– О чем вы думаете сейчас, Фенела? – внезапно спросил ее Николас.
– Я думаю о том, что такие гении, как мой отец, должны иметь и воспитывать только сыновей, – ответила Фенела.
– Большинство женщин чертовски надоедливы, – проговорил Саймон. – Но в то же время мы никак не смогли бы обойтись без них. Ведь они вносят в наши жизни столько красок.
– Иногда даже слишком много, – язвительно заметила леди Коулби.
Но Саймон, казалось, ничуть не смутился и продолжал как ни в чем не бывало:
– И все-таки мы – или мне следовало сказать «я»? – не можем обходиться без них.
Когда Саймон ушел, леди Коулби сказала Фенеле:
– Думаю, ваш отец весьма интересный человек. Очень жаль, что рядом с ним нет никого, кто мог бы заботиться о нем.
Фенела поняла, что леди Коулби не имела в виду материальные затруднения, свалившиеся на Саймона.
– Рядом с ним никого нет с тех пор, как умерла моя мать.
– Очень жаль, – проговорила леди Коулби, – очень жаль.
Набравшись храбрости, Фенела выпалила:
– Было бы лучше, если б вы не осуждали моего отца все эти годы. Тогда это не привело бы к тому, что от него, а также и от всех нас отвернулось множество людей этого графства, которые вполне могли бы отнестись к нам дружелюбнее и сделать его и нашу жизнь разнообразнее.
Леди Коулби холодно посмотрела на Фенелу.
– Я и сейчас, дорогая моя, продолжаю относиться к вашему отцу с осуждением, – проговорила она, – но теперь это уже не в моих силах – отказаться от общения с ним.
Фенела почувствовала себя оскорбленной, но в то же время она никак не могла не согласиться с тем, что обаяние Саймона в очередной раз помогло ему преодолеть даже колебания леди Коулби в отношении его моральных принципов.
«Нет, все-таки в Саймоне что-то есть такое, – подумала Фенела, – что позволяет ему обезоруживать их всех, когда они вступают с ним в личный контакт».
Чуть улыбнувшись своим мыслям, она быстро поднялась по лестнице наверх, чтобы проверить, как там устроились малыши в своей новой детской.
– Фенела, я хочу поговорить с вами.
Николас вошел в библиотеку, где Фенела заканчивала писать письмо Реймонду. Она оторвала взгляд от письменного стола, но еще в течение какого-то времени казалась погруженной в собственные мысли.
– Да?
– Я хочу поговорить с вами, – повторил Николас, – о вашей работе по мобилизации.
Он опустился на стул рядом с ней, и лишь теперь Фенела отложила в сторону свою ручку и обратила на него все свое внимание.
– О моей работе по мобилизации? – эхом повторила она его слова.
– Да. Реймонд говорил со мной об этом перед своим отъездом.
Он говорил кое-что и мне. Но проблема в том, Николас, что я не представляю, чем могла бы быть полезной.
– Именно об этом я и думал, – сказал Николас, – и в связи с этим есть одна длинная история, которая касается лично меня.
– Расскажите-ка мне ее, – потребовала Фенела; затем подалась вперед, оперлась локтями на письменный стол и обхватила лицо ладонями.
Ну так вот она, – начал Николас, волнуясь и немного запинаясь на каждом слове, как это происходило с ним обычно, когда что-то приводило его в замешательство. – Как раз перед самой войной я страшно увлекся авиацией и после нескончаемо долгих уговоров убедил в конце концов свою мать разрешить мне построить частную взлетно-посадочную полосу в миле от нашего дома. У меня возникла идея, – продолжал он, – создать нечто вроде клуба из числа моих друзей, в результате чего мы могли бы совершать полеты, чтобы навещать друг друга, и, кроме того, создать тут мастерскую по ремонту, в которой имелась бы возможность проводить техническое обслуживание собственных машин достаточно быстро и с минимальными хлопотами. Но до того, как я смог достаточно далеко продвинуться в осуществлении своей цели, началась война, и поскольку я был призван на военную службу, всякая работа в этом направлении прекратилась. Министерство Военно-воздушных сил, испытывая потребность в дополнительных аэродромах, проявило интерес к тому участку земли, на котором я планировал построить взлетно-посадочную полосу, поэтому там выровняли почву и специально подготовили его для строительства. Пока шло освоение того участка, один мой друг, Дик Браун, спросил, не мог бы он занять ангары для своего особого эксперимента, который он как раз в тот момент осуществлял в авиации.
