Один из монахов, видимо, понял, в чем дело, и, вскочив со стула, нежно положил руку ей на талию.
— Ради святого Бернара, покровителя нашего монастыря! — воскликнул он. — Малышка слишком худенькая для такой огромной свиньи, как ты. Ну что? — спросил он, коснувшись пальцами подбородка строптивицы. — Разве мои прекрасные глаза не возмещают отсутствие волос? К тому же, знаешь, я служил солдатом, так что умею развлекать девчонок.
Действительно, у него были черные веселые глаза и лукавое лицо. Горничная, наконец, соизволила улыбнуться. Брат Тома тут же затеял драку, взбешенный тем, что остался в одиночестве. Один из оловянных кувшинов полетел на пол, женщины закричали. И тут кто-то воскликнул:
— Смотрите! Посмотрите туда!.. Ангел!..
Все повернулись к двери, на пороге которой стояла Анжелика. Она не отпрянула, поскольку была не робкого десятка. Она не раз присутствовала на крестьянских пирушках, чтобы не бояться громких голосов и разгула — неизбежных спутников возлияний. Но что-то здесь было не так. Происходящая сцена абсолютно не вязалась с прекрасным видением, открывшимся с обрыва, когда аббатство показалось ей в золотом вечернем свете приютом спокойствия и мира.
— Это та девочка, что потерялась в лесу, — объяснил брат Ансельм.
— Единственная девочка из целой банды мальчишек, — добавил брат Тома. — Многообещающе. Может, ей понравится наше веселье? Иди сюда, выпей, — позвал он, протягивая Анжелике стаканчик с настойкой, — это вкусно, сладко. Мы сами готовим его в огромных перегонных кубах из болотного дягиля.
Анжелика повиновалась скорее из любопытства, чем из желания отведать лакомство. Ей давно хотелось попробовать целебный напиток, о котором столько слышала, и который вдобавок носил ее имя. Золотисто-зеленая жидкость показалась ей вкусной: одновременно крепкой и бархатистой, и пока она пила, по телу разлилось приятное тепло.
— Браво! — завопил брат Тома. — Да ты не дура выпить!
Он посадил ее к себе на колени. Его дыхание, источавшее винные пары, вонь от грубой монашеской рясы вызывали у Анжелики отвращение, но алкоголь, который она только что выпила, совершенно оглушил ее. Тома похлопывал девочку по коленкам отеческим жестом:
— Она такая миленькая, эта малышка!
От дверей раздался громкий голос:
— Брат мой, отпустите ребенка.
Стоящий на пороке монах в белом, лицо которого скрывал капюшон, а руки — широкие рукава рясы, походил на призрака.
— А вот и наш брюзга! — проворчал брат Тома. — Мы не просили присоединяться к нам, брат Жан, ведь вкусная еда вас не прельщает. Так дайте, по крайней мере, остальным спокойно веселиться. Вы пока что не отец настоятель.
— Я пришел не за этим, — ответил монах дрогнувшим голосом. — Я настойчиво советую вам оставить девочку в покое. Она дочь барона де Сансе. Будет крайне неприятно, если она станет жаловаться на ваши нравы, вместо того чтобы хвалить гостеприимство.
На мгновение воцарилось удивленное и смущенное молчание. Брат Тома резко отдернул руки.
— Пойдемте, дитя мое, — решительно произнес монах.
Анжелика машинально последовала за ним. Они прошли через двор.
Подняв глаза, девочка увидела над монастырем звездное небо необыкновенной чистоты. Следуя за своим провожатым, она, в конце концов, оказалась в просторной внутренней галерее с аркадой, напротив которой виднелись двери.
— Входите же, — сказал брат Жан, открывая одну из деревянных дверей с маленьким окошечком посредине. — Это моя келья. Здесь можно спокойно отдохнуть в ожидании утра.
Анжелика очутилась в комнатушке с голыми стенами, украшенными лишь распятием и ликом Девы Марии. В углу стояла низкая кровать, которая скорее напоминала просто доску, с простыней из грубой ткани и одеялом. Перед распятием находилась деревянная скамеечка для молитвы и полка, заваленная требниками. В комнате царила приятная свежесть, которая, должно быть, превращалась зимой в лютый холод. На полукруглом окошке висел только один ставень, открытый этим вечером настежь. Дыхание спящего леса, пахнущее мхом и грибами, проникало в комнату. Слева ступенька вела к нише, где горел ночник и стоял пюпитр с пергаментами и стаканчиками красок.
Монах указал Анжелике на кровать.
— Ложитесь и спите спокойно, дитя мое. Что до меня, то я продолжу свой труд.
Он скользнул в нишу, сел на табурет и склонился над пергаментами.
Сидящей на краешке жесткого матраса девочке совсем не хотелось спать. Ни разу еще ей не приходилось бывать в столь странном месте. Анжелика поднялась и подошла к окну. Внизу виднелась целая вереница маленьких садиков, отгороженных друг от друга высокими стенами. Каждому монаху принадлежал кусочек земли, куда он ходил каждый день и где мог растить овощи или копать себе могилу.
Крадучись, Анжелика приблизилась к нише, где работал брат Жан. Ночник освещал профиль молодого мужчины, наполовину скрытый под капюшоном. Он сосредоточенно копировал старинные миниатюры. Кисти опускались в стаканчики с красной, золотой или голубой краской и искусно выводили узоры из цветов и чудовищ, коими в старину любили обильно украшать молитвенники.
— Вы не спите?
— Нет.
— Как вас зовут?
— Анжелика.
Внезапное волнение озарило худое, истощенное лицо аскета.
— Анжелика! Дочь ангелов. Конечно же, — прошептал он.
— Я очень рада, что вы пришли, отец. Тот толстый монах мне не нравился.
— Внезапно, — произнес брат Жан, чьи глаза светились странным огнем, — голос сказал мне: «Встань, оставь свои мирские дела. Иди и охраняй моих заблудших овец…» И я оставил мою келью, ведомый незримой рукой. Дочь моя, как оказалось, что вы так неблагоразумно покинули родительский кров, где подобает оставаться девочке вашего возраста и положения?
— Не знаю, — прошептала Анжелика, смущенно опустив голову.
Монах отложил кисти в сторону. Он поднялся, спрятав руки в широкие рукава, подошел к окну и долгим взглядом окинул звездное небо.
— Смотрите, — произнес он вполголоса, — ночь все еще царствует над землей. Крестьяне спят в своих лачугах, а сеньоры в замках. Они забывают во сне о горестях и заботах. Аббатство же не спит никогда… Здесь идет бесконечная битва между Богом и дьяволом…
Я покинул мир совсем молодым и пришел укрыться в этих стенах, чтобы служить Богу молитвами и постом. Однако я обнаружил здесь, в приюте высоких духовных устремлений, недостойные, развратные нравы. Дезертиры и инвалиды ищут под монашеской рясой легкую и безопасную жизнь, они приносят в святые стены свои нечестивые привычки.
