— Он так решил сам, — заметила Друсилла. Как ни странно, она почти поверила в искренность Роба, однако надо поступать так, как хотел Хэл.
Приехав на место, Роб спешился и стал осторожно осматриваться вокруг. Парень показал, где он нашел хлыст, и неподалеку оттуда Роб заметил след, как будто волокли что-то тяжелое. К несчастью, последние дни не было дождей, земля была сухой, и Хэл с Мартином, если они и проехали здесь, никаких следов не оставили.
Роб выругался. Ну, найден хлыст, что из этого? Да и кто в этих местах осмелится напасть на такого могущественного человека, как Девениш? Возвращаться в Лайфорд не имело никакого смысла. Оставалось лишь ждать человека из Лондона.
По пути домой Роб встретил Леандра Харрингтона в сопровождении одного из громил.
— Как хорошо, что я вас встретил, — обратился к нему Роб. — Не знаете, почему Девениш так внезапно отправился в Лондон? Вы же у нас мировой судья, может, он вам сказал что-нибудь?
Роб всегда был осторожен и старался не говорить лишнего.
— Я даже не знал, что он собирается в Лондон, еще подумал, почему это его не видно. А что, у вас какое-то срочное дело?
Не мог же Роб сказать: «О да, у меня такое чувство, будто случилось что-то неладное», это прозвучало бы нелепо.
Он и не подозревал, как хорошо поступил, что отделался какой-то незначительной фразой.
Харрингтон, провожая его взглядом, сказал лакею:
— Хорошо, что полнолуние завтра ночью. У Стэммерса не будет времени на поиски своего хозяина.
Он не радовался бы так, если бы знал о письме, лежавшем в тайнике дорожного бюро Друсиллы.
Как только Роб ушел, Друсилла поднялась к Гилсу. Сиделка встретила ее словами:
— Господин Гилс открывал глаза. Я пыталась поговорить с ним, но он не слышит.
Конечно, для настоящей радости повода пока не было, но все же Гилс впервые подал признаки жизни, а это внушало надежду на лучшее.
Друсилла села у постели брата, взяла его руку и тихонько заговорила. Она последует совету графа и отпустит его учиться в университет.
— Можешь взять с собой Вобстера, — сказала Друсилла. — Это надежный человек и очень тебя любит.
Друсилла промолчала о Девенише, однако подумала, а что, если именно плохое известие и вывело бы его из бесчувствия? Сама она всей душой надеялась, что нарочный привезет из Лондона хорошие новости и ей не придется посылать письмо Девениша лорду Сидмауту.
Между тем Девениш лежал на полу камеры и ждал, когда же тюремщик принесет жалкий обед. Он потерял всякое представление о времени. На нем остались лишь сорочка и бриджи.
Уотти, который командовал в этой тюрьме, не мог нарадоваться на доставшиеся ему золотые часы и фамильный перстень, единственный подарок, полученный Девенишем от деда. Утрата этого перстня удручала Девениша больше, чем остальные лишения. Проводить впроголодь долгие дни в одиночестве и не терять при этом присутствия духа Девенишу помогали приемы йоги, которым его обучил когда-то маэстро Гэбриел.
Он не сидел на табуретке — единственном предмете мебели в камере, а лежал часами на полу с закрытыми глазами, мысленно представляя себе, как они с Друсиллой гуляют по каким-то необычайно красивым местам.
— Говорили — орел, а он просто мокрая курица, — как-то с ухмылкой сказал Уотти Харрингтону.
— Что-то мне не верится, — отозвался тот. — Не то я о нем слыхал.
— Так раньше он делал все, что хотел, а сейчас его поприжали, вот он и скис.
Харрингтон с сомнением покачал головой, а когда Уотти собрался отнести Девенишу поесть, пошел вместе с ним. Девениш спокойно лежал на спине с закрытыми глазами.
Харрингтон, увидев это, почему-то ужасно рассердился и прорычал:
— А ну-ка вставай. Я хочу говорить с тобой. Девениш слегка повернул голову, открыл глаза и спокойно сказал:
— Ни за что. Мне удобно и так. Я могу и лежа с вами говорить, если вы того желаете.
Когда-то эта тактика приводила деда в бешенство. С Харрингтоном произошло то же самое.
— Наподдай-ка ему, пусть встанет, — прохрипел Харрингтон.
Уотти прилежно исполнил приказание, изо всей силы пнув Девениша в бок. Тот откатился в угол, где мгновенно сжался, согнув ноги и спрятав голову между коленями.
Взбешенный, Уотти схватил его под мышки и попытался поставить на ноги. Это, однако, ему не удалось, потому что Девениш безжизненно повис у него на руках.
— Надо было взять с собой Джема, — пыхтя, проговорил Уотти.
— Отпусти его, — велел Харрингтон. — Что за игру ты затеял, Девениш?
— Никакой игры, — глухо проговорил Девениш, уткнувшись в пол. — Не хочу видеть ни вас, ни вашего приятеля. Говорите, что собирались, и уходите.
Босой и немытый, он все же умудрился каким-то образом остаться хозяином положения.
— Мне поработать над ним, сэр? — спросил Уотти.
— Нет, а еду унеси. Я удивляюсь вам, Девениш! Где ваша гордость?
Девениш не ответил. Не успел Уотти взять миску, как он, перекатившись через камеру, схватил ее и начал быстро набивать рот едой, уворачиваясь от рук тюремщика.
— Мне не до гордости, я слишком голоден, — проговорил он с полным ртом. — Иди, Харрингтон. Тебя и раньше было скучно слушать, а уж теперь тем более.
Уотти отобрал у него наконец миску и со злостью пнул его ногой.
— Завтра ты иначе запоешь, когда мы тебя распнем на алтаре, — прорычал он, открывая дверь камеры.
— Это уж точно, — одобрительно кивнул Харрингтон.
— Ты хотел знать, почему я лежу на полу?
Я репетирую перед спектаклем, который ты собираешься завтра поставить. Не хочу тебя подвести, — ответил Девениш со злой ухмылкой.
Харринггон, сделав вид, что ничего не слышит, приказал не давать узнику ни пить, ни есть до утра.
— Вовсе он не скис, — сердито говорил он Уотти, пока они шли по коридору. — С каким удовольствием я перережу ему завтра глотку!
— Почему вы не разрешаете мне отделать его как следует? — спросил Уотти.
— Я не хочу, чтобы ты его изуродовал до неузнаваемости. После того как его убьем, мы снимем с него маску, пусть все члены братства увидят, что даже такой, как Девениш, оказался бессилен перед высшим могуществом дьявола.
Ночью Друсилла внезапно проснулась и открыла глаза. Ей снился Хэл. Какой-то безотчетный страх заставил ее встать и пойти в кабинет. Светила почти полная луна. Раньше она любила такие ночи, но на этот раз луна светила как-то зловеще.
Друсилла плотно задернула шторы, зажгла свечу, отперла дорожное бюро и вытащила из потайного отделения письмо. Она подержала его, словно драгоценный талисман, и положила перед собой на бюро.
А если Роб Стэммерс прав и она должна вскрыть письмо? Что важнее — поступить так, как сказал Хэл, или нарушить свое обещание, если таким образом она сможет незамедлительно прийти ему на помощь?
