– А почему не будут? – спросила Сьюзен. – С ними произошел несчастный случай, как с государственным секретарем Сьюардом?
– Нет, но я не сомневаюсь, что Белый дом даст убедительное объяснение. По правде говоря, я так понял из слов маршала, ведающего делами военной полиции, что президент и сам неохотно идет в театр, но чувствует, что в такое благоприятное время, когда окончилась война и жизнь налаживается, совершенно необходимо, чтобы президент чаще появлялся на людях и общался с избирателями. – Лицо полковника стало серьезным. – Я рад, что война закончена, не только поэтому. В последние несколько месяцев ходило множество слухов, что сторонники конфедератов в Вашингтоне вынашивают какой-то коварный замысел… Готовят какое-то чудовищное предательство…
Тетя Тилли казалась страшно испуганной.
– Господи! Какой ужас!
– Возможно, за этими слухами ничего не кроется. Злоумышлять против президента нет никакого смысла. Южане капитулировали, и наступило время, когда всей стране снова надлежит объединиться и отбросить все личные амбиции ради общей цели, ради объединения нации. – Полковник скатал салфетку и вложил ее ловким скользящим движением в кольцо. – Ладно, девочки. Пора отправляться.
В холле, расправляя на плечах складки плаща, Майра спросила:
– А теперь, когда война закончена, что будет с тобой? Останемся мы в Вашингтоне или нет?
– Очень сомневаюсь в этом. Как раз сейчас в столице больше солдат, чем гражданских лиц. В моем случае я, будучи кавалеристом и солдатом регулярной армии, полагаю, что меня пошлют на границу. Знаешь, все эти годы кавалерия только и делала, что сражалась с мятежниками, а приграничные индейские племена делали что хотели. Пора положить этому конец.
– А мне жаль индейцев. Белые оттесняют их все дальше и дальше, не обращая никакого внимания на заключенные договоренности. Скоро несчастные краснокожие окажутся на берегу Тихого океана.
– Ты читаешь слишком много провокационных статей этого малого Орейса Грина. Он атеист и анархист и выступает против государства и патриотизма. Господи! Как бы то ни было, юная леди, политика не та область, в которую тебе следует совать свой нос.
Майра выпрямилась, приняв высокомерный вид, и посмотрела отцу прямо в глаза:
– Такая точка зрения, отец, устарела и скоро станет помехой прогрессу. В недалеком будущем женщины потребуют права голоса и равных прав с мужчинами. Да что там! Наступит день, когда женщину изберут президентом.
Худое лицо Каллахана приобрело пепельный оттенок, а глаза загорелись гневом. На мгновение Майре показалось, что отец собирается ее ударить. Уэнди тотчас же пришла ей на выручку:
– Не обращай внимания на этого постреленка, папочка. У нее в натуре есть некоторая извращенность: ей нравится доводить людей до белого каления. Не обращай на нее внимания.
Полковник усилием воли взял себя в руки.
– Что верно, то верно. Но позволю себе предупредить тебя, Майра, – еще одно столь же скандальное высказывание из твоих уст – и ты проведешь этот вечер одна в своей комнате.
С языка Майры уже готовы были сорваться язвительные слова, но она сумела благоразумно остановиться.
– Мне жаль, что я прогневала тебя, папочка, – сказала она смиренно.
– Вот так-то лучше.
Полковник отворил парадную дверь и выглянул в темноту ночи.
– Да, экипаж нас ждет. Поспешим.
Майра помедлила еще секунду перед большим зеркалом в холле, чтобы проверить, насколько хорошо сидит на голове сетка, украшенная золотыми бутонами.
Она одобрительно улыбнулась своему отражению. Ведь это был новейший парижский фасон!
Нарядная публика в битком набитом театре Форда была полна нетерпеливого ожидания. Ждали прибытия президента.
По обе стороны сцены возвышалось по два яруса лож. Каждая ложа была разделена надвое. В правой верхней ложе, как заметили Каллаханы со своих мест в партере, перегородки, разделявшие седьмую и восьмую кабины, были сняты, чтобы президент и сопровождающие его лица могли занять свои места и быть рядом. В ложе поставили два дивана и три мягких кресла с прямыми спинками, а также любимую качалку президента Линкольна, ослеплявшую ярко-красной обивкой.
Над президентской ложей и по бокам ее было укреплено по два американских флага, обрамлявших портрет Джорджа Вашингтона. Флаг поменьше, знамя стражей казначейства, свисал с короткой планки над портретом.
– Это ожидание невыносимо, – пожаловалась шепотом Сьюзен.
Торжественная минута приближалась. Внезапно оркестр, до того игравший под сурдинку и готовившийся вступить в полную мощь, оглушительно заиграл марш «Да здравствует Вождь!».
Все зрители как один поднялись с мест и разразились криками и аплодисментами. В ложе президента находились он сам (его высокая сухощавая фигура возвышалась над всеми остальными), Клара Харрис, дочь нью-йоркского сенатора, ее брат и жених майор Ратбоун. Президент Линкольн подошел к бортику ложи, показывая, что принимает приветствие и благодарит за него. Он улыбнулся и помахал рукой. Когда наконец шум стих, все заняли места, сам Линкольн сел в глубине ложи в свою качалку и теперь был укрыт от множества глаз тяжелыми драпировками.
Менеджер театра вышел на середину сцены и поднял руки, призывая к тишине.
– Леди и джентльмены! Театр Форда имеет удовольствие представить вам пьесу мистера Тома Тэйлора «Наш американский кузен» с участием лучшей актрисы театра блистательной мисс Лоры Кин.
Он ушел за кулисы, и занавес взвился, знаменуя начало исторической драмы, которой было суждено затмить тривиальную комедию на сцене.
Все случилось так быстро, что публика в зрительном зале была полностью ошарашена и парализована последовавшими событиями. Многие сначала решили, что то, что произошло, было частью спектакля.
Лора Кин только что произнесла свою реплику, вызвавшую у зрителей взрыв смеха. Майра, все время представления вертевшая головой, чтобы разглядеть, что делается в президентской ложе и в тайной надежде увидеть «его», снова повернула голову. К ее изумлению, молодой человек с темными пышными волосами и длинными развевающимися усами стоял у бортика президентской ложи, размахивая кинжалом и восклицая «Sic semper tyrannis!».[2]
Миссис Линкольн и мисс Харрис вскрикнули, а майор Ратбоун прыгнул и схватил незнакомца. Неизвестный полоснул его кинжалом по руке, оттолкнул с почти невероятной ловкостью и быстротой, дающимися только долгой практикой и тренировками, перепрыгнул через балюстраду с явным намерением легко опуститься на сцену. Но, когда он отталкивался от перил, шпора на его сапоге запуталась в одном из флагов, и он тяжело плюхнулся, ударившись о край сцены и раздробив при этом ногу. В то время как зрители, актеры и вспомогательный персонал пребывали в оцепенении и молчании, так и не услышав рокового выстрела и все еще не осмыслив произошедшего, убийца поднялся и, волоча раздробленную ногу, скрылся со сцены.
