Вот так однажды был выбран Алексей Шубин, при одном взгляде на которого Елисавет ощутила то самое трепыханье сердечное, которое вещало: где-то близко любовь!
Кто же он был, этот красавец, этот человек, столь жарко любимый, что, может быть, только страсть к морганатическому супругу Елисавет затмит чувства, которые она испытывала тогда к Шубину?
Сын бедного владимирского помещика из окрестностей Александрова, Шубин в 1721 году начал службу четырнадцатилетним солдатом лейб-гвардии Семеновского полка, был произведен в унтер-офицеры, а потом в прапорщики. Веселый, как и очаровавшая его царевна, неутомимый плясун и еще более неутомимый любовник, он был истинным чудом. Елисавет удалось добиться, чтобы возлюбленного дали ей в ординарцы, – и теперь они были неразлучны.
Однако лейб-гвардейский прапорщик браво сражался не только на постельном фронте. Он был достаточно честолюбив, чтобы поддерживать и разжигать честолюбие, почти угасшее в его возлюбленной. Он не уставал напоминать Елисавет о ее происхождении и праве на престол. Возможно, он чаял и сам обрести там место, ведь память о солдатской прачке, ставшей императрицей, могла вдохновить какие угодно честолюбивые мечты.
Однако Алексей Шубин даже не подозревал, на какой тоненький ледок он ступил, когда сделал первый шаг навстречу пылкой и очаровательной Елисавет. Глаза Анны Иоанновны, неотступно следившие за двоюродной сестрицей, были обострены двумя чувствами: подозрительностью и женской ревностью. Почти с теми же ощущениями следил за царевной фаворит императрицы Бирон, только ревность его была иного характера – это была тяжелая мужская ревность, не имеющая никакого права на существование, ибо Елисавет в жизни не додумалась бы поощрять страсть Бирона, ревность тайная, однако погибельная. Именно соединение ревности императрицы и ее фаворита постепенно сделало невыносимой жизнь всех тех, кто служил Елисавет.
В 1731 году чуть не поплатился головой регент хора Елисавет – Иван Петров. Он был арестован Тайной канцелярией – политической полицией того времени. Во время обыска изъяли загадочные и опасные бумаги: письмо о возведении на престол Российской державы (кого – не указывалось) и отрывок какой-то пьесы о принцессе Лавре.
Подвергнутый допросу регент уверял, что первая бумага – текст концерта, который исполнялся в день тезоименитства Анны Иоанновны, а пьеса (она была написана на украинском языке) предназначалась для домашней постановки.
Ответы были признаны убедительными, регента отпустили.
Вслед за тем заключили в тюрьму одну из прислужниц Елисавет, обвинив ее в том, что она дурно говорила о Бироне. После скорого следствия девушку били плетьми и заключили в монастырь. Однако Анна Иоанновна, живо интересовавшаяся дознанием, высказала мнение, что сечь кнутом и заключать в монастырь следовало не прислужницу, а госпожу!
Тучи над головой Елисавет сгущались, но она и Алексей Шубин были слишком упоены своей любовью, чтобы это заметить. Тем внезапнее грянул гром.
Шубин был перехвачен – не в казармах, где это могло вызвать неудовольствие и даже бунт, а по пути к Елисавет, арестован, разжалован из гвардии за участие в каком-то неведомом заговоре против императрицы и немедленно препровожден под конвоем в Ревель. Там он какое-то время оставался под домашним арестом, а потом был снова взят под стражу и возвращен в подвалы Тайной канцелярии. Ему предъявили обвинение в государственной измене, пытали, били кнутом, а затем отправили в вечную каторгу… невесть куда.
На Дальний Восток.
Только генерал-фельдмаршал Миних знал то место на карте Камчатки, которое он небрежно отчеркнул ногтем, да за множеством забот сие очень скоро выветрилось из памяти и у него. Сопровождающим бывшего лейб-прапорщика в ссылку был дан строжайший приказ нигде, ни в каких пересылках, не отмечать его имени, а по приезде в место назначения немедля женить его на какой-нибудь туземке.
Шубин был обречен на забвение.
Однако Елисавет не забыла его. Когда попытки выяснить судьбу нежданно пропавшего возлюбленного поставили ее на край опасной бездны и оставалось совсем немножко до того, чтобы самой сорваться в эту тьму – угодить либо в тюрьму, либо в монастырь, – она вновь притихла. Плакала, но по ночам. Горе таила в глубине сердца. Носила черное – якобы в целях экономии, а на самом деле сие обозначало ее траур. Чтобы не вызывать подозрения, внезапно ударившись в затворничество (да и не была она способна к телесному постничеству!), утешалась с другими мужчинами. И даже пламенно влюбилась в Алексея Разумовского! Однако частенько, оставив своего малоросса спящим на смятых простынях, присаживалась к столу и, неуклюже водя пером по бумаге (каллиграфия не входила в число ее несомненных достоинств), смахивая с глаз слезы, слагала стихи в стиле писаний того времени, хоть немного облегчавшие ее страдания:
Я не в своей мочи огнь утушить.
Сердцем болею – да чем пособить,
Что всегда разлучно
И без тебя скучно.
Лучше бы не знати,
Нежели так страдати
Всегда по тебе!
Эти стихи были сложены для Шубина. Может быть, в одну из тех ночей Елисавет и дала себе клятву разыскать его во что бы то ни стало, когда она взойдет-таки на престол. Может быть, именно эта клятва, а не только страх, отчаяние, неотступные увещевания придворного врача Лестока, французского посланника Шетарди, не только безоглядная поддержка гвардии и помогли ей в ночь на 25 ноября 1741 года на штыках преображенцев ворваться в палаты Зимнего дворца и совершить тот государственный переворот, который сделал ее из безобидной, веселой, шалой Елисавет императрицей Елизаветой Петровной.
Приказ о поисках и возвращении Алексея Шубина был одним из первых в череде изданных после переворота. Прошло десять лет со дня ссылки – но Елисавет не забыла его!
* * *
Лишь только поручик Семеновского полка Булгаков уверился, что стоящий пред ним человек – и впрямь Алексей Шубин, как они тут же тронулись в путь. Мчались десять тысяч верст в столицу сменными тройками, загоняя насмерть лошадей, и через три месяца Шубина привезли в Петербург.
Бог весть, чего ждали былые любовники от этой встречи! Однако если Елизавета Петровна, сделавшись императрицею, осталась прекраснейшею из женщин, то перед нею оказался преждевременно постаревший, изможденный человек с обезображенным оспой лицом…
Вернуть прошедшее оказалось невозможно. Тем более что в сердце Елизаветы Петровны давно царил другой – Алексей Разумовский, ее морганатический супруг. Но почести человеку, пострадавшему за свою любовь, воздали сполна. Алексея Яковлевича Шубина, вновь зачислив в Семеновский полк, произвели в генерал-поручики; наградили орденом Святого Александра Невского; пожаловали поместье – любимое императрицею богатое нижегородское село Работки, когда-то подаренное ей при рождении отцом, с прилегающими к нему деревнями; определили пенсию. Поскольку здоровье Алексея Яковлевича было окончательно подорвано каторгою, то службе и пребыванию при дворе он предпочел участь провинциального помещика.
