Расстроенная Риа быстро кивнула и несмело улыбнулась. Она знала, что теперь ей больше не разрешат гулять по долине. В этот раз она зашла слишком далеко.
— Прощай, Гавин.
— Нет, Риа. Я снова увижу тебя.
Не взглянув на Макамлейда, он повернулся и направился к воротам под пристальными взглядами стражников, стоявших вдоль дороги. Он был Гавином из Аирдсгайнна, и он никого не боялся.
Риа снова взглянула на своего отца. Наступил момент, которого она боялась больше всего.
— Прости меня, — просто сказала она, зная, что не было никакого извинения ее поведению.
— Не достаточно просто попросить прощение. Неужели тебе не жаль твоей матери?
Риа почувствовала угрызения совести, и ее глаза наполнились слезами.
— Я не подумала.
— У тебя будет время подумать. Ты будешь оставаться в своей комнате, пока я не пошлю за тобой. — Лаоклейн немного смягчился: — Впрочем, твоя мать не очень волновалась. Зайди к ней, прежде чем отправишься в свою комнату.
— Да, отец. — Риа повернулась было идти, а потом снова взглянула на него. — Я сожалею, отец, правда, но, пожалуйста, не сердись на Парлана. Это моя вина, не его.
— Парлан сможет сам ответить за себя, Риа, — сухо произнес Лаоклейн. — Ступай.
Заметив, как опустились ее плечи, Лаоклейн почувствовал жалость. Тяжело было наказывать ее, но он понимал, что если она в ближайшее время не научиться дисциплине, то появятся многие, кто попытается воспользоваться этим. Она была связана с политической властью при его жизни и с огромным богатством после его смерти. Всегда могут найтись те, кто попытается воспользоваться ею ради своей выгоды, стремясь к богатству или власти. Нет, уж лучше быть жестким сейчас и снисходительным потом, когда она усвоит этот урок.
Его мысли обратились к юноше. Что-то нужно сделать, как для безопасности Риа, так и для его благополучия. Он еще молод. И если его увезти из Аирдсгайнна, то, возможно, у него появится шанс для нормальной жизни. Если же он будет взрослеть в его моачных стенах возле Лесли, то станет таким же злобным и ожесточившимся, как те, кто вырастил злобу в его матери.
Наконец он повернулся, чтобы пройти в замок вслед за Риа, приказав слуге найти Парлана и его людей и вернуть их.
Было уже довольно поздно, когда Лаоклейн смог поговорить с глазу на глаз со своим управляющим. После ужина все было убрано, Дара поднялась в спальню, и он кивнул Никейлу, чтобы тот остался за длинным дубовым столом, поверхность которого была исцарапана тысячами ножей. Как и все в Галлхиеле, стол был старинным. По жесту Лаоклейна слуга поставил перед ними два кубка с вином.
Лаоклейн не торопился начать разговор; лицо над белой кружевной рубашкой было серьезно.
— Юноша, что приходил вместе с Риа, — сын Лесли. И твой сын.
Никейла поразили его слова.
— Мне следовало давно забрать мальчика, — наконец произнес он. — Я не хотел, чтобы это оказалось правдой, не хотел, чтобы он был моим сыном. — Но он не мог сомневаться в словах Лаоклейна.
— Он твой, — уверенно заявил Лаоклейн. — И Лесли довольно долго занималась его воспитанием.
— Слишком долго, — мрачно произнес Никейл. — Без сомнения, он впитал яд вместе с молоком матери.
Лаоклейн поднял кубок и сделал большой глоток, прежде чем задумчиво ответить.
— Он кажется сильным подростком и смелым. Он был твердо намерен довести Риа до дома в целости и сохранности, независимо от того, с кем или чем ему пришлось бы столкнуться. Нет, Никейл, мне кажется, еще не слишком поздно, чтобы все исправить. Но он вряд ли будет нам благодарен за это.
Губы Никейла сжались в тонкую линию.
— Я не собираюсь искать благодарности. Я не заслужил ее, мне нужно оправдаться перед тобой за эти четырнадцать лет пренебрежения им.
Лаоклейн печально улыбнулся:
— Не надо судить себя слишком строго. Для любого не так легко было бы признать ребенка Лесли своим собственным.
— Мне не следовало любить ее, но она была самой прелестной девушкой, какую я когда-либо встречал.
Лаоклейн коротко хмыкнул:
— Ошибка, свойственная многим мужчинам. Будь благодарен судьбе, что находился в объятиях Лесли только одну ночь, а не всю жизнь, — он нахмурился. — Куда ты думаешь отправить мальчика? Если эта чертовка сможет добраться до него, толку не будет.
Никейл уже размышлял над этим.
— Что, если Франция?
— Да, — Лаоклейн неспешно кивнул. — Хорошая возможность. Союз еще существует, хоть Маргарита продолжает плести интриги против Олбани.
— Бедный Джеми перевернулся бы в гробу, если бы узнал, что его вдова организует заговоры, чтобы взять в Англию его крошечного сына. Она заслуживает смерти как предательница, пока не воплотила все, о чем говорит.
Лаоклейн понимал эти суровые обвинения. Джеймсу V был всего год, когда не стало его отца. Хотя по воле мужа Маргарита Тюдор была назначена регентшей сына, верность и права были поставлены под подозрение. Год спустя Палата лордов назначила регентом герцога Олбани, и с тех пор Маргарита вовлекалась в бесконечные заговоры, стремясь установить контроль над своим сыном.
— Маленький король вряд ли будет в безопасности возле короля Англии Генриха, но едва ли мы можем приговорить к смерти мать за стремление воссоединиться с сыном.
Глаза Никейла потемнели от негодования.
— Если бы она хранила преданность, не было бы причин держать ее сына отдельно.
— Она англичанка. Сестра Генриха Тюдора. Она никогда не была шотландкой, хоть и была королевой, женой Джеми. Ее привязанности остались неизменными, я в этом не сомневаюсь, потому что они никогда не менялись с момента ее рождения.
— Вы оказываете ей больше чести, чем остальные, мой господин. Некоторые считают, что у нее совсем нет никаких привязанностей, кроме как к себе самой и, возможно, к герцогу Ангусу, с тех пор как они женаты. Это только Ред Дуглас доверяет ей из-за того, что она замужем за его господином.
— Дугласы больше заботятся о себе, чем о Шотландии, но они не так глупы, — согласился Лаоклейн. — Они не повернулись к ней спиной.
Никейл отодвинулся от стола:
— Итак, Франция лучше всего подойдет для мальчика. Я отправлюсь за ним на рассвете.
— Ты хочешь, чтобы кто-то поехал с тобой? Парлан, например? — предложил Лаоклейн — Или Тавис?
— Нет, — помедлив, ответил Никейл. — Нет, мой господин. Я поеду один. Сын — мой. Она не посмеет противоречить мне.
Лаоклейн ничего не сказал. Он молился, чтобы он оказался прав и чтобы Никейл еще мог избавить молодой неустойчивый разум от пагубного влияния Лесли.
Вздохнув, он поднялся из-за стола. Его мысли обратились к жене. Он очень любил Дару, и ему трудно было думать о предстоящем разговоре с ней.
