— Нет, я просто забыла о времени. Я изучала свою… — Она замолчала, легко соскользнула с седла и подошла к нему: высокая тонкая девушка с еще детскими чертами лица и пышными светлыми волосами, которые по утрам обычно были перехвачены лентой, но к обеду лента, как правило, была потеряна. Даже в такой серый мрачный день ее ясные глаза не утратили своей голубизны и отражали быстрый ум и мягкий юмор. В роду Шербруков все дети имели голубые глаза и густые светлые волосы, хотя у Синджен они были несколько светлее и казались наполненными солнечным светом.
Блондинами были все, кроме Дугласа. Он был совершенно другого типа. У него была внешность кельта — смуглый, темноволосый, с глазами черными как грех, по определению его старой няньки. При взгляде на него в голову начинали приходить мысли о рогах, раздвоенных копытах и прочей дьявольщине.
Когда-то, еще будучи ребенком, он случайно подслушал, как отец обвинял его мать в измене. Ему и в самом деле не передались родовые черты, если судить по портретам и семейным записям. Дуглас помнил, как мать извинялась за то, что по прихоти природы она произвела на свет такого невероятного для Шербруков наследника. По словам Райдера, это именно его необычная внешность заставляет всех беспрекословно подчиняться ему и создает вокруг него ореол сурового и грозного хозяина.
Но сейчас, когда Дуглас смотрел на сестру, выражение его лица вовсе не было суровым. На ней были такие же, как у него, штаны из оленьей кожи, просторная белая блуза и жилет из тонкой светло-коричневой кожи. Их мать опять будет стонать, подумал Дуглас, если увидит свою дочь в таком наряде. Впрочем, у их матери всегда достаточно поводов для вздохов и стонов.
— Так что ты изучала?
— Неважно. Ты, кажется, снова чем-то обеспокоен?
— Всякий мыслящий человек будет обеспокоен, когда его правительство не заботится о безопасности, он намерен разгромить нас.
— Это правда, что Фоке возвращается и может разбить Эддингтона?
— Я слышал, он болен, к тому же еще не пришло его время, чтобы занять позиции Эддингтона. Но намерения такие имеются, а решительности ему не занимать, а ты, я вижу, разбираешься в ситуации не хуже меня.
Дуглас давно уже заметил, что по интеллектуальному развитию его сестра намного опережает сверстниц, но в последнее время он начал понимать, что она куда образованнее большинства людей их круга. Чаще всего ее можно было найти в библиотеке. Главным увлечением Синджен была история. Она часами сидела над тяжелыми фолиантами в кожаных переплетах, а когда уставшие глаза переставали различать расплывающиеся строчки, вставала и, подойдя к окну, начинала мечтать. Место действия и эпохи менялись в зависимости от времени года и погоды за окном. Зимними вьюжными вечерами перед ее взором вставали величественные корабли викингов, отправляющихся в дальнее путешествие; веселая зеленая весна оживляла картины Древней Эллады — пение сирен, Олимпийские игры, смеющиеся боги; в жаркие летние дни она ощущала прохладу таинственных индийских храмов, а когда в саду загорались грозди рябины, в ушах у нее стоял рев трибун на испанской корриде и стук кастаньет. всех.
— Ты ошибаешься, — отвечала она ему сейчас. Ты столько всего повидал в Лондоне на прошлой неделе и говорил со столькими людьми. К тому же ты еще не рассказал мне, какие сейчас настроения в военном министерстве. Интересно, там знают, что ты вооружил всех наших арендаторов на фермах и большинство мужчин в деревне? И что ты постоянно проводишь с ними боевые учения? — Тут она сорвалась с вершин своей взрослой оценки и засмеялась совсем как девчонка, какой она, в сущности, и была. — Я чуть не умерла со смеху, когда мистер Далтон изображал, как он побьет лягушатников своей здоровенной дубиной!
— Лучше всего у него получалось отступление и маскировка. Я бы с большим удовольствием занялся обучением его жены. Думаю, из нее получился бы неплохой солдат.
Внезапно Синджен сказала, отведя свои светлые голубые глаза:
— Прошлой ночью я видела Новобрачную Деву.
— Я слышал, как ты рассказывала подружкам. У тебя была очень благодарная аудитория, настолько доверчивая, что мне стало просто неловко за тебя. Моя дорогая девочка, я просто не могу поверить, что ты всерьез веришь в эту чепуху. Наверно, ты объелась репы за ужином и тебе привиделся кошмар.
— Я не спала. Я читала в библиотеке.
— Да? Если ты наткнулась на мои греческие пьесы, то мне остается только молиться, чтобы об этом не узнала мама. Мне страшно подумать о ее реакции.
Она снисходительно улыбнулась:
— Я прочитала их все еще два года назад, Дуглас.
— О Боже, мне следовало подумать об этом.
— Самой интересной была “Лисистрата”, хотя я не понимаю, как женщины могли ожидать, что смогут заставить своих мужей прекратить войну, угрожая…
— Да, да, я знаю, — быстро перебил он, несколько смущенный, не зная, как себя вести дальше. Может быть, ему следует по-братски пожурить ее, но в конце концов он сам виноват, что позволил ей читать все подряд. Прежде, чем он собрался с мыслями, Синджен задумчиво продолжила:
— Когда я поднималась по лестнице где-то около полуночи, я увидела свет под дверью графини, соседней с твоей. Потихоньку открыв дверь, я увидела ее. Она стояла у кровати, вся в белом, и жалобно плакала. Она выглядела именно так, как я ее себе и представляла. Настоящая красавица, ее длинные прямые волосы, словно сотканные из лунного света, спускались почти до талии и светились в темноте. Она повернулась, посмотрела на меня и почти сразу исчезла. Но я готова поклясться, что прежде, чем исчезнуть, она хотела что-то сказать мне.
— Да, конечно, все дело в репе. Очень похожие признаки. Пойми, дорогая, я не допущу никаких привидений в своем замке. Ни один разумный человек не может верить этим россказням.
— Это потому, что ты не видел ее сам, и к тому же считаешь, что словам женщины не стоит доверять. Ты предпочитаешь все объяснять овощами.
— Уточняю — репой.
— Очень хорошо, но я действительно видела ее, Дуглас.
— Интересно, почему это ее видят только женщины?
Синджен пожала плечами:
— Не знаю, в действительности ли она является только женщинам. Все предыдущие графы писали о ней и говорили, что видели ее только женщины, но кто знает? Что касается моего опыта, то мужчины не желают признавать ничего, что выходит за рамки обыденного. Я думаю, они просто боятся выставить себя в глупом свете.
Дуглас вложил в свой голос весь сарказм, на который был способен:
— Что касается твоего опыта? Значит, ты утверждаешь, что Новобрачная Дева стояла у кровати, плача и проклиная свою нетронутую девственность и убиваясь по своему погибшему жениху? И ропща на судьбу за то, что так никогда и не стала женой и матерью?
