— Пожалуйста… Прошу вас, опустите меня. Я могу идти. Правда.
Ярость уступила место жалости. Гнев его не мог ей помочь. Она была маленькой, беззащитной и отчаянно храброй. Невозможно было точно определить, сколько ей лет, ибо все тело ее покрывали синяки, — приблизительно лет двадцать с небольшим.
И еще: ее храбрость и ее гордость растрогали его до глубины души. Гидеон понимай, что она чувствует. Хорошо понимал. Он догадывался, что гордость — единственное, что у нее осталось.
Гордость и два незнакомца, которые позаботятся о том, чтобы защитить ее, что бы ей ни угрожало, доверяет она им или нет.
Он не мог предоставить ее самой себе. Он слишком хорошо знал, что такое противостоять врагам, когда вся сила на их стороне, а у тебя нет никакой надежды на помощь.
— Начальник, что-то стряслось с конем?
Гидеон раздраженно оглянулся на дверь. Акаш пришел, чтобы проверить, все ли с ним в порядке, хотя, если прямо спросить его об этом, он ни за что бы не признался. А теперь еще и Талливер интересуется здоровьем своего подопечного, словно старая ворчливая нянька.
Стремление к свободе было у него непреодолимым и мощным, словно океанский прилив. За свободу он отдал бы вечное блаженство. Только бы хоть мгновение пожить без постоянного пристального надзора. Почувствовать свежий ветер. Хорошего скакуна под собой. Чтобы вокруг простиралась степь.
И чтобы сто миль окрест ни одной души.
— Сэр Гидеон?
Дерзкая мечта поблекла. Как мог он осуждать своих компаньонов за их заботу? Они хорошие люди. Преданы ему.
— Мы не останемся на ночь, Талливер, — сказал Гидеон бравому отставному солдату, которого нанял к себе слугой после того, как тот верой и правдой служил ему на корабле, который привез его из Индии в Англию. — Нам понадобится карета, еда для путешествия. И кучер, пожалуй.
— В кучере нет нужды, сэр. Я справлюсь.
Талливер, как выяснил Гидеон, мог справиться с чем угодно. Вест-Индская компания многое потеряла в лице Талливера, когда тот оттуда уволился.
Талливер бесстрастным взглядом скользнул по женщине, которую держал на руках Акаш, но не задал ни одного вопроса. Он никогда не задавал вопросов, но при этом как-то умудрялся знать обо всем. Акаш поклонился и направился к выходу.
— Прошу вас, сэр.
Голос девушки дрогнул.
Акаш молча поставил ее на ноги. Она покачнулась, и Гидеон машинально протянул к ней руки, но опомнился и быстро спрятал их за спину. Девушка вскинула голову и посмотрела на него снизу вверх, словно дебютантка на своем первом балу на господина, позволившего в ее присутствии скабрезную шутку.
И вновь ее гордость затронула какие-то тайные струны его души.
— Я доставляю вам неприятности.
Не спуская глаз с Гидеона, она отошла от Акаша. Одну руку она неловко прижимала к груди.
— Я благодарна вам, но я не могу позволить, чтобы вы из-за меня терпели неудобства.
Она говорила, словно герцогиня в восьмом поколении. Свысока, надменно, нисколько не рисуясь при этом. Гидеон, несмотря на всю серьезность ситуации, не смог сдержать улыбки.
Разумеется, она это заметила.
— Вы надо мной смеетесь.
Он не отрицал. Напротив. В его голосе появились стальные нотки.
— Мисс Уотсон, вы нуждаетесь в нашей помощи. Я не могу запихнуть вас в карету и заставить ехать со мной.
Ложь. Конечно, он мог. Именно так и поступил бы в случае необходимости.
— Я закричу, — запальчиво сообщила она.
Почему он полон решимости спасти эту маленькую колючку? Она дрожала от боли, страха и усталости. Ее волосы цвета темной бронзы обрамляли бледное лицо. Наряд ее был порван и покрыт пятнами. И если она и была красива, то синяки уродовали ее.
Гидеон с трудом сдержал горький смех. Если даже она красавица, какой ему от этого прок?
Хватит растравлять себе душу подобными вопросами, решил Гидеон, посмотрел ей в глаза и сказал:
— Сейчас февраль. Зима. И вы не в том состоянии, чтобы путешествовать самостоятельно.
В дверях появился Талливер:
— Я нашел карету, сэр. Ее сейчас подадут.
Гидеон увидел страх в глазах девушки. Было ясно, что она не хочет, чтобы ее кто-нибудь видел. Гидеону хотелось знать почему.
— Возвращайтесь в стойло, мисс Уотсон. Хан не обидит вас.
— Я не боюсь вашего коня, — бросила Чариз в ответ.
Запахнула пальто и отошла, растворилась во мраке.
Гости самой большой гостиницы Уинчестера часто брали кареты напрокат. Уже через несколько минут небольшая карета была готова к отправлению.
Гидеон зашел в стойло. Чариз пряталась за крупом коня. Гидеон старался преодолеть привычную реакцию организма на нахождение в темном замкнутом пространстве. Но затянутая в перчатку рука, которой он взялся за перегородку, немного дрожала.
Слава Богу, сумрак скрывал его состояние. Разве сможет она доверять своему спасителю, если в темноте он дрожит как осиновый лист.
— Мы готовы.
Чариз вышла из укрытия и отряхнула пальто. Из-за боли в левой руке она не могла сунуть руки в рукава. Чариз подняла глаза, и Гидеон поразился их сиянию.
— Почему вы все это делаете?
Он пожал плечами так, словно каждый день только тем и занимался, что помогал попавшим в беду случайно встретившимся ему барышням.
— Вам нужна помощь.
— Для того чтобы брать на себя такой труд, одного этого, как мне кажется, недостаточно.
— Я зарабатываю себе очки для Страшного суда, — ответил Гидеон с легкой иронией, которой не чувствовал. Он протянул ей сверток. — Я подумал, что это может вам пригодиться.
Чариз взяла его не сразу.
— Что там?
— Шаль. Ночью холодно.
И она должна прикрыть голову, когда будет садиться в экипаж. Необычный цвет волос может выдать ее. Но если он скажет ей об этом, она сразу поймет, что он не поверил ни единому ее слову из того, что она наплела.
— Где вы взяли эту шаль? — подозрительно глядя на него, спросила Чариз.
Он спрятал улыбку. Покорность явно не была в числе ее добродетелей. При желании он мог в один миг сделать так, что она потеряет сознание. Именно так он и хотел поступить, однако передумал. Она и так достаточно пережила.
— Талливер купил ее у хозяйки гостиницы.
«Хорошая, добротная вещь из теплой шерсти», — подумал он, с минутной ностальгией вспомнив сияющие роскошные ткани, которые видел в Индии. Гидеон поднес шаль к носу:
— Она пахнет псиной, но зато теплая. Вам понравится.
К его удивлению, она рассмеялась:
— Я спала в стойле. Легкий запах собаки едва ли может доставить мне неудобство.
Что-то в его сердце шевельнулось, с трудом, нехотя, словно провернулись проржавевшие шестерни. Он поежился от неуютного чувства и еще раз протянул девушке шаль.
