Присев на корточки, тот подкладывал в очаг куски угля, действуя при этом так, словно его руки совсем не ощущали жара. Когда он отошел в сторону, его место занял пес, тяжело развалившийся на полу. Уголь затрещал в очаге, раскаляясь. Кекс со вздохом уложил голову, на передние лапы, укрыв задние пушистым хвостом.
— Я принес нож. — Пакс поставил миску с бульоном на стол рядом с кроватью. — Люк говорит, что рану нанесли им.
— Покажи ему. — Дойл кивнул головой в сторону Эйдриана.
Пакс передал Эйдриану нож рукояткой вперед.
— Флетчер нашел его в тридцати футах от лужи крови. Похоже, его специально там бросили. Не дотрагивайся до лезвия.
Матово-черный плоский нож напоминал своим изящным изгибом вороново крыло.
Конечно же, он был знаком Эйдриану.
— Еще один из моих детей отыскал дорогу домой. Как же хорошо я выдрессировал свои ножи. — Вес этого орудия и его форма были до боли знакомы. Эйдриан перевернул его. — Гляди-ка, кто-то сделал на ней гравировку. Буквы «Э» и «X» — Эйдриан Хоукхерст. Благодаря этому нож стал совершенно особенным.
— Да, подарок от недоброжелателя, — сухо произнес Пакс.
— И человек этот так же недоброжелателен по отношению к Жюстине.
— Этот нож действительно твой? Ты уверен? — спросил Дойл.
— Мой. Вне всяких сомнений. Видишь? — Эйдриан провел подушечкой большого пальца по изгибу рукоятки. — Это было сделано, чтобы нож не вращался во время броска. Но ничего не вышло, поэтому я изготовил всего дюжину. Один подарил Жюстине. — Он посмотрел на Пакса. — По одному тебе и Флетчеру. Еще один — Анник, но она тут же его потеряла, беззаботная женщина. Двух я лишился во Франции: оставил их в телах своих врагов. Еще три оставил с вещами, когда в спешке убегал… — Эйдриан на мгновение задумался. — Из Соккьеве. Это в Италии.
— Стало быть, они рассеялись по всей Европе, — подвел итог Дойл.
— А точнее, девять штук, — добавил Пакс. Бухгалтер в душе, он обожал точные цифры.
— И еше три валяются в мастерской на первом этаже.
Дойл запустил согнутый палец в нагрудный карман и выудил оттуда лупу. Не говоря ни слова, он протянул се Эйдриану.
Тот принялся внимательно изучать находку.
— Лезвие не сточено, несмотря на то что ему уже шестнадцать лет. Несколько зазубрин. Но они, возможно, появились во время сегодняшнего нападения. Много засохшей крови, которая постепенно приобретает коричневый оттенок. Она оказалась на ноже примерно с час назад.
А еще… — На краю лезвия виднелась белая полоса, как если бы кто-то провел ножом по молоку и дал ему высохнуть. Только вот такие ножи, как этот, не опускают в молоко. — Лезвие загрязнено. Это яд.
— Люк тоже так считает, — произнес Пакс. — Только он не знает, какой именно.
Дьявол. Яд. Эйдриан выронил нож из рук, подошел к кровати и стащил с Совы одеяло. Необходимо снять с раны швы. Еще не поздно…
— Ястреб! — Пакс схватил товарища за запястье, — Оставь все как есть. В ране чисто. Ты не видел, но оставленный ею кровавый след тянется до самой Брэдди-сквер. Даже если яд и попал в рану, он вымылся оттуда вместе с кровью. — Пакс медленно отпустил руку Эйдриана.
— Уже больше часа прошло. — Не глядя на Эйдриана, Дойл вновь укрыл Сову одеялом. — Зрачки нормальные. Нет испарины на лбу. Рука не опухла. Губы не сухие. Пульс немного учащенный, но это от боли.
В Лондоне можно было купить пять сотен различных ядов, если только знать место. Быстрые. Медленные.
«Ради всего святого. Сова, каким из них начинен поразивший тебя нож?»
Я никогда не пользовался ядами. От этого появляется небрежность в работе.
— Даже в разгар войны не многие прибегали к помощи яда, — заметил Пакс. — Это сужает область поисков.
Война закончилась три года назад. И все же некто из страшного прошлого умудрился протянуть свою руку и схватить Жюстину.
— Они воспользовались моим оружием. — Эйдриан наклонился и поднял нож с пола. Он помнил мельчайшие подробности его изготовления. Помнил, как впервые поднес полоску стали к точилу. Ему потребовалось несколько часов, чтобы придать лезвию необходимую форму.
Некоторые ножи оживают. Да, есть в них что-то от живого существа. И никто не переубедил бы Эйдриана в обратном. Этот нож был злым, полным решимости. Настоящий убийца.
«Но ведь ты не убил ее, правда? Должна же в тебе остаться хоть капля преданности своему создателю».
Эйдриан взвесил нож в руке и метнул его в дверной косяк. Лезвие с глухим стуком погрузилось в деревянную поверхность. Кекс тотчас открыл глаза и потрусил прочь, чтобы спрятаться за спинку стула.
Эйдриан вытащил нож из косяка и положил его на каминную полку лезвием к стене, чтобы нож не ранил кого-нибудь невзначай.
— Они столпились внизу и ждут приказов, — произнес Дойл, — а сумерки сгущаются. — Ответа не последовало, и он добавил: — Я не позволю ей умереть в твое отсутствие. Не стоит терять времени.
Жюстина первая вытолкала бы его за дверь. Отправила бы выполнять свою работу. Эйдриан отчетливо представлял, как она сурово хмурит брови.
Наклонившись к ее уху, он прошептал:
— Дождись меня. Сова. Помнишь, ты обещала перерезать мне горло, когда я засну? Так сдержи свое обещание. V нас с тобой осталось незаконченное дело.
Жюстина лежала, беспокойно мотая головой. Ее лоб прорезали складки, а губы шевелились, точно она силилась что-то сказать. Все еще дышала. Все еще жила.
Эйдриан выпрямился.
— Я убью негодяя, сделавшего это.
— Знаю, — ответил Дойл.
Пакс поспешил за Эйдрианом.
— Останься, — сказал Дойл.
— Мне нужно…
— Это подождет. Ступай к кровати и приподними ее. Нужно попытаться покормить ее бульоном. — С этими словами Дойл взял со стола миску.
— Я пришлю Фелисити.
— Жюстина с ней незнакома. А тебя знает. Даже когда голова отключается, тело чувствует, если его касается незнакомец.
Пакс подошел к постели и осторожно приподнял Жюстину, стараясь не задеть перевязанную руку. Их разделяло одеяло, поэтому он не касался ее кожи.
— Она принадлежит Хоукеру.
— Думаю, она не будет возражать против твоей помощи. Черт, да она даже не узнает об этом, если не станешь распускать язык. Хоукера тоже не стоит просвещать. —
Дойл зачерпнул ложкой бульон и заговорил с Жюстиной: — Нужно попить.
Жюстина проглотила бульон, хотя глаз не открыла.
— У тебя много разных талантов. — Пакс неловко заерзал на стуле, стараясь не проявлять интереса к женщине, принадлежащей Хоукеру.
— Немудрено, когда у тебя четверо детей и жена, дающая приют каждому бездомному, что встречается на пути. — В голосе Дойла послышалась неподдельная гордость, когда он заговорил о жене.
