– Души не чаю? Ошибаетесь. Когда мы были маленькими, он клал мне в постель жаб.
– Тогда зачем? – повторил он, сбитый с толку.
Виктория не ответила. Лицо ее оставалось непроницаемым. Байрон ничего не знал о ней, но уже начал на ощупь прокладывать путь к ответу на свой вопрос.
– Потому что именно вы боитесь остракизма, – медленно проговорил он. – Вы приехали не ради Гиффорда, а ради самой себя.
По выражению ее глаз он понял, что попал в цель.
– Я сделала это ради семьи.
– Разумеется. И таким образом ради самой себя.
– Что вы знаете о моих мотивах? – Она прищурилась.
Ее самообладание дало трещину. Байрон расслабился и парировал:
– А что вы знаете о моих? Мы с Гиффордом были друзьями. Он рассказывал мне о вас, хвастал, что ради него вы готовы на все. Я сразу понял, что из вас двоих вы умнее и пользуетесь уважением у всех членов семьи. И не ошибся. Ради Гиффорда вы готовы на все, но лишь при условии, что это в ваших интересах. Вы эгоистичны и себялюбивы, дорогая леди Виктория, и знаете это не хуже меня.
Леди Виктория побледнела и, дрожа от негодования, вскочила. Ее серо-голубые глаза сверкали, как начищенное серебро.
– Полагаю, вы и не думали найти какое-либо приемлемое решение. Я ухожу! Немедленно! Не желаю больше подвергаться оскорблениям. До свидания, сэр.
Выпрямившись, она повернулась и направилась к двери.
Ошеломленный, он вскрикнул, чтобы остановить ее, когда она взялась за дверную ручку.
– Я вас еще не отпустил!
Она замерла, в ней кипели негодование и энергия. Он это чувствовал, даже находясь в противоположном конце комнаты. Его словно ударило электрическим током. Не ощутила ли то же самое и она? Он не знал, как ее удержать, и сказал первое, что пришло в голову:
– Там гроза. А следующей почтовой кареты не будет до завтра.
– Не сомневаюсь, что вы предоставите в мое распоряжение ваш экипаж, – ледяным тоном произнесла леди Виктория и стала поворачивать ручку.
– Зачем такая поспешность? – Он старался выиграть время. Им овладело какое-то странное отчаяние.
– Почему бы нет? – Голос ее прозвучал равнодушно, однако она перестала вертеть ручку. Даже плохой корсет не мог скрыть изящества ее гибкой фигуры, соблазнительной линии шеи.
Черт бы побрал ее пуританское платье и строгий пучок волос. Он должен разрушить этот барьер, разделявший их. Леди вообразила, будто сможет легко победить его, Байрона. Что ж, посмотрим, чего стоит ее благопристойность. Ему в голову не приходило, что он не сможет осуществить свою месть. Знать бы об этом раньше. Неужели он не мужчина? Неужели не способен удержать женщину? Голос его сел от гнева, когда он произнес:
– Вы хотите, чтобы вашему брату простили долги? Это невозможно. Я слишком много потратил, купив их, и это вполне успешное вложение денег. Но потребовать их можно, лишь когда он войдет в права наследства. А это не так-то просто.
Леди Виктория отпустила дверную ручку, но головы не подняла.
– Что вы хотите взамен?
Байрон скрестил на груди руки. Мечта об отмщении рассеялась как дым. Но если он не может отомстить брату, почему должен отказываться от сестры?
– Вас.
Виктория круто повернулась.
– Что?! – вскричала она, расхохотавшись, но смех тотчас же уступил место ярости.
– Вас, – произнес герцог таким тоном, словно это было самое разумное предложение в мире. На миг Виктории показалось, что так оно и есть. Но тут ее стала бить дрожь.
– Я, ваша милость, не предмет для сделок. – Голос ее дрогнул, и в нем вместо гнева прозвучал призыв. Черт знает что! Ей тридцать два, она старая дева, а ведет себя, как шестнадцатилетняя инженю. Герцог не первый домогается ее, но он не похож ни на одного из прежних ее поклонников.
Рейберн отрывисто рассмеялся. Ее руки, скрытые в складках платья, сжались в кулаки.
– У каждого есть своя цена. Какова ваша? Респектабельность? Деньги? Власть? – Он покачал головой. – Позволив себе забыть о долгах брата до того момента, когда он войдет в права наследства, вы одним махом решите все три проблемы: сохраните лицо, предотвратите потерю ценного капитала и окажетесь в роли спасительницы. Чем вы заплатите за спасение брата? Собой?
Виктория чувствовала, как он шарит по ней глазами, изучая во всех подробностях – от строгой прически до практичных высоких ботинок. Он видел ее насквозь. Женщину, которая сбежала из душных гостиных Рашворт-Мэнора, чтобы промчаться галопом по дальним полям арендаторов. «Это непристойно», – сказала себе Виктория, но не проронила ни слова, а он продолжал:
– Полагаю, вы уже заплатили своим телом, предавая себя изо дня в день, когда надевали ваш бесформенный корсет и застегнутое до самого подбородка платье. Все, чего я прошу, – это на неделю, на одну-единственную неделю предать себя совершенно иным способом. И кто знает? Быть может, вы найдете свое истинное «я».
– Ваша милость! – Виктория притворно вздохнула. Подобные предложения ее никогда не шокировали. Но сейчас она даже не почувствовала себя оскорбленной. Ее влекло к этому загадочному, похотливому герцогу, и его предложение возбудило ее, хотя могло вызвать лишь отвращение. Ведь она приехала сюда, чтобы спасти семью от позора, которым обернется банкротство ее брата, а именно это герцог и предлагает. А цена просто смешная.
Когда ее начали раздражать затейливые танцы светских приличий? Когда притязания на управление делами графства стали казаться оковами? Она жила ради этого, но желала совсем другого. Того, что скрывалось в самых отдаленных уголках ее души. Это были дикие неистовые порывы. И сейчас они вырвались на свободу. Видимо, гроза пробудила их, прорвалась сквозь годы опыта.
А Рейберн продолжал, понизив голос:
– Подумайте над моим предложением. Одна неделя, и я разрешу Гиффорду выплатить долг после того, как он войдет в права наследства. Вы вернетесь героиней, и никто, кроме нас двоих, никогда не узнает о нашей сделке.
– А из этой недели сколько времени будет принадлежать вам? – Она притворилась, будто обдумывает его нелепое предложение.
Рейберн басовито хмыкнул.
– Каждый момент будет моим, но если вас интересует, сколько времени мы проведем в постели, я отвечу – столько, сколько я захочу.
Неприкрытый голод в его голосе вызвал ответ в ее груди и глубже, в ее голове и воображении. Она попыталась сдержать опрометчивые порывы, которые призывали ее не упускать такой возможности – не ради брата Джека или Рашворта, но ради себя самой. Что ощутит она, когда герцог прикоснется к ней? Когда после столь длительного перерыва снова окажется в объятиях мужчины? Несмотря на его репутацию дебошира, Виктория полагала, что свидание с герцогом может окончиться лишь простым удовольствием и ничем иным, а она заслуживала некоторого удовольствия, о котором можно будет вспоминать на старости лет. Сама по себе эта циничная мысль не имела ничего общего с тем, как бешено билось у Виктории сердце.
