Она будет необузданной, хотя бы совсем недолго.
По имению Хэнсона с восточной стороны дома бежал мелкий ручеек. По утрам казалось, что вода в нем горит – так падали на него солнечные лучи. Ручей напоминал Дженет о Тарлоги и о ручье, который протекал мимо их маленького коттеджа. По утрам он мерцал совсем как этот, а потом снова исчезал под землей.
Сейчас ручей был черным, его освещали только лунные отблески. Дженет повернулась лицом на север, жалея, что она не птица и не может летать, тогда она нашла бы себе какое-нибудь гнездо среди деревьев на краю озера. Она почти чувствовала, что Шотландия зовет ее отсюда, словно знает, что одна из ее дочерей заблудилась на чужбине. Это было у Дженет в крови – эта тоска, такая глубокая и такая острая, что иногда хотелось зарыдать. Можно изъять шотландца из его страны, но нельзя изъять страну из шотландца – эту присказку она слышала с детства, но никогда не понимала ее истинного смысла, пока не рассталась с землей, на которой родилась.
Дженет присела на край ручейка, на поросший мхом берег. Ночь была приветлива, словно она одобряла побег Дженет в необузданность. Всего лишь раз. На несколько мгновений за семь лет. А потом она снова станет здравомыслящей Дженет.
Она сбросила туфли и чулки, подняла выше колен свое практичное платье, которое ей полагалось носить как прислуге, и вошла в воду. Вода была холодная, несмотря на весну. Быть может, этот холод она несла от самых высоких гор Шотландии. «Не фантазируй, Дженет». Скорее всего это просто степенный маленький английский ручей. Скромный и благопристойный, никогда не выходящий из берегов, никогда не бурлящий. Он не станет пробиваться сквозь торф и пахнуть дымом. Он будет пробираться мимо камней и камешков самым скромным образом.
– Трудно ли следить за своими манерами, ручеек? Ты думаешь, тебе это так же трудно, как и мне? Как мне хотелось бы не быть постоянно вежливой, – тихо сказала она.
Внезапно из темноты послышался чей-то голос:
– Ты что же, брауни,[1] если разговариваешь с водой?
Она вскинула голову. И увидела всего лишь тень – длинную темную тень рядом с деревом. Сердце гулко забилось. Руки вцепились в юбку, поддерживая ее над водой. «Не стой, Дженет, в такой позе». Она убежала бы при звуках этого голоса.
А может быть, и не убежала бы. Может быть, подошла бы к тому, чей голос был темным и плотным, как воздух в летнюю ночь. Голос, в котором звучало что-то шотландское.
– Брауни? – Она не выдержала и улыбнулась. И улыбка эта словно сняла корку с ее чувств, корку, которая почти приросла к ним за эти годы. – Будь я брауни, – сказала она так же тихо, как и он, – я была бы в доме, выполняя обязанности хозяйки – готовила бы ужин или умело работала бы иглой.
– Ах, но ведь свечи еще горят, так что, может быть, ты ждешь, пока все не лягут, чтобы приступить к своим обязанностям.
Он шагнул вперед, а она осталась на месте – здравомыслящая Дженет, застигнутая именно тогда, когда она повела себя как дурно воспитанная особа или как девчонка-сорванец. Не очень-то справедливо, что ее застигли, когда она собралась вести себя необузданно. Она пошевелила пальцами ног. Камешки на дне ручья были добрыми, они не резали кожу, да и вода уже не казалась холодной.
– Жаль, что у меня нет сыра или молока, чтобы угостить тебя, – сказал он.
Она смотрела на тень, не понимая, кто он. Да и реален ли? Не вызвало ли его из небытия каким-то волшебством ее одиночество? Быть может, это сон? Или призрак, явившийся, чтобы вместе с ней вести себя необузданно?
– Я вижу, ты умеешь искушать брауни, – сказала она. – Ты не должен платить им слишком щедро, иначе это заденет их гордость.
– А также пренебрегать их помощью, – согласился он. – Иначе они исчезнут и больше никогда не покажутся.
Он шотландец, сегодня полнолуние, и они находятся в Англии – из трех этих составляющих можно было сделать только один вывод.
– Ты совершаешь набеги через границу?
Его смех удивил ее – не гортанное звучание, но изумление и радость, в нем прозвучавшие. Казалось, он очарован, и эта мысль была одновременно глупой и странно тщеславной. Здравомыслящая Дженет пленила грабителя.
– И пришел, чтобы тебя похитить, да?
– Неужели? – спросила она и потрясла ногой, прежде чем осторожно поставить ее на берег. Выйдя из воды, она опустила юбку.
– Хотя верно говорят, что девушка – это благо, скот ценится больше. Вожделение – хорошо, но вожделением не наполнить пустой желудок.
Дженет засмеялась, не стараясь сдерживаться. Честность – это товар, которого очень не хватает в ее жизни. Правдивость его слов подействовала на нее освежающе, хотя сама правда была несколько цинична.
– Тогда прошу прощения, что я не корова, сэр.
– О, на этот раз я явился не за скотом.
Легкая тревога охватила ее.
– А зачем ты явился?
– Возможно, узнать кое-что. Получить ответы на некоторые вопросы.
Молчание. Она ждала. Когда стало ясно, что он не собирается удовлетворять ее любопытство, она наклонила голову набок и нахмурилась, глядя в тень.
– Луна освещает твои волосы, брауни. В ее свете они кажутся серебряными. Какими они будут на солнце?
Она прищурилась, глядя в его сторону, пораженная вопросом и удивлением, прозвучавшим в его голосе.
– Коричневыми.
– Коричневыми? Как земля после весеннего дождя?
– Боюсь, что просто коричневыми. Не хуже и не лучше. – Его умение напускать чары снова вызвало у нее улыбку.
– А глаза?
– Синие. Нет-нет, не такие синие, как небо.
– Твоей душе не хватает поэзии, девушка.
– А у тебя ее слишком много для грабителя.
– Харриет! – Голос Джереми врезался в их шутливую беседу, точно острый меч. Дженет встревоженно повернула голову в сторону дома. Если Джереми ищет сестру, значит, без сомнения, Харриет ищет ее. И только гнев или раздражение могли заставить Харриет выйти из дома ночью.
Дженет присела, подхватила туфли, сунула чулки в карман и одним прыжком перепрыгнула ручей.
Она обернулась, чтобы попрощаться, но незнакомец уже исчез в тени. Право же, она вполне могла вообразить его.
Пошел дождь, он висел в воздухе, точно тонкая дымка, и кончился он почти сразу же, едва начавшись. Но Лахлан стоял под этим дождем рядом со своей лошадью и ждал, не выйдет ли ему навстречу благовоспитанная английская мисс. Ей, должно быть, тепло и уютно у огня. Почувствует ли она, что он здесь? Он вытер влагу с лица и посмотрел на окна помещичьего дома. Которая комната ее?
«Не будь глупцом, Лахлан. Меньше всего тебе хочется украсть свою нареченную из постели». Но мысль тем не менее казалась соблазнительной. Вчера вечером он видел ее лишь мельком. Лунный луч забрел под ветку дерева и послал ему ее образ. Тени закрывали ее лицо, но черты его казались тонкими. «Коричневые волосы», – сказала она. И обычные синие глаза. В этом он сомневался. Своим дразнящим смехом она возбудила в нем любопытство. Она не вскрикивала, как обещал Коннах, а ее поспешное возвращение в дом доказало, что она не хромает.
