Что ж, мир изменился, как изменился и сам Нугами. Но, изменившись, мир снова стал правильным. И это было хорошо.
* * *
– Доку-ага! Почтеннейший Доку-ага!
Вернуться обратно из воспоминаний в реальность, во дворик, где неспешно болтали евнухи, оказалось делом одного мгновения. Паша из байки Кары уже успел сразиться с магрибцем и завладеть его имуществом и двумя женами – уж больно охоч стал до этого дела. Вот интересно, неужели все неполноценные стремятся восполнить упущенные возможности, постоянно болтая о плотских утехах, или только Кара таков? Хотя сам Доку-ага порой неделями не вспоминает о женщинах, занятый обучением будущих янычаров, сам султан решил, что в охране гарема способности столь одаренного воина пропадают зря, и назначил его на более высокую должность. С другой стороны, байки о женщинах здесь не редкость… Что ж, видимо, некоторым это нужно, а некоторым нет. Как обычно.
– Вам послание, почтеннейший! От Хюррем-хасеки!
Ученик евнуха топтался рядом с Доку-агой, выпучив от усердия глаза. Такого не увидишь на далекой, почти забытой родине. Здешние люди куда более открыты, хотя дворцовый этикет худо-бедно вгоняет их пылкость в рамки. Но читать их легко, пожалуй, куда легче, чем Коран…
– Говори.
– Хюррем-хасеки ожидает вас в покоях своей дочери, луноликой Михримах!
В такое время? Что ей там делать?
– Госпожа хасеки лично передала тебе это послание? – спокойно осведомился Доку-ага.
Мальчишка замотал головой:
– Нет, почтеннейший. Я передаю слова госпожи Михримах.
– Я понял. Ступай.
Мальчишка заторопился прочь, и это было хорошо, потому что не следует ученикам видеть легкую улыбку, промелькнувшую на лице Доку-аги, которого за глаза называли «ледяным» (а когда твердо были уверены, что он не слышит, – «ожившим камнем с ушами»). Любят все-таки местные ввернуть куда ни попадя красивое словцо! Кстати, надо будет как-нибудь лениво поинтересоваться, почему прицепились именно к ушам? Видал Доку-ага здесь и куда более лопоухих.
Итак, его девочка хочет видеть старого наставника. По-прежнему хочет видеть. По-прежнему ждет.
Иногда нужна самая малость, чтобы сердце забилось сильнее. Чтобы предназначение властно начало указывать тебе путь.
Это судьба.
Кисмет.
– …А юные девицы из хороших семей у них зачесывают волосы вот так. – Басак-ханум показала сначала на себе, но обе девочки захихикали (уж больно она не походила на «юную девицу из хорошей семьи», тем паче венецианской), а потом, улыбнувшись, на каждой из них – поочередно. – Две заколки вот тут, по одной на боковые пряди, еще пара сверху, и все это накрывается волосяной сеткой из тонких цепочек.
– Золотых?
– В по-настоящему хороших семьях – обязательно. И с диадемой, тоже чеканного золота. Камнями ее украшать – дурной вкус считается, тут нужен жемчуг. И вокруг тройного пучка на затылке – тоже жемчужная нить. Такая. Или вот такая.
Женщина вздохнула.
– Ну, няня, жемчуга-то у нас больше, чем у всех этих юных венецианок вместе! – утешила ее та девочка, над которой она сейчас трудилась. – И золота тоже. Мы ведь из самой хорошей семьи!
Они снова хихикнули и, лишь мимолетно бросив взгляд в зеркало, начали вертеться друг перед другом – им так было куда привычнее. Придирчиво осматривали новые прически, трогая, поправляя каждую прядь, бурно споря по поводу того, хорошо ли она лежит и какой жемчуг тут смотрится лучше – искристый кивилцим или розовый пембе.
Няня и кормилица украдкой переглянулись.
– А есть и другие прически, еще красивее, – заговорила Басак-ханум, может быть, чуть торопливее, чем обычно, – вот, посмотрите, как раз к вашим кудряшкам.
Она быстро перелистала книгу и распахнула ее на странице с изображением стройной светлоликой девушки с длинными белокуро-рыжеватыми локонами, волнами ниспадающими до плеч.
– Да ну ее, няня, такие у нас все носят, – отмахнулась одна из девочек, – и служанки Гюльфем-хатун, и старшая банщица, хотя она-то с такими локонами на заросшую верблюдицу похожа. – Девочка прыснула. – А вот тот зачес, что ты нам сделала, это да… Как он, говоришь, называется?
– Делла Франческа, – чуть помедлив, ответила няня. – А второй – ди Креди. По имени той, которая под венец шла с таким вот волосяным убранством. Была это внучатая племянница дожа… вот уже и забыла, какого именно. Да и ее-то имя помню лишь по прическе.
На сей раз обе девочки засмеялись одновременно. Они вообще были хохотушки.
– Няня! Ты… ты такое носила? Может, у тебя и локоны тогда светлые были?
– Отчего же нет, – сейчас в голосе женщины звучала легкая грусть, – очень даже были. И кожа молочного цвета, как на этом вот рисунке. Для этого особые шляпы есть. Поля широкие, чтобы лицо в густой тени, а верх открыт: волосы пропусти сквозь него, потом служанка их тебе волной по спине рассыплет, расчешет черепаховым гребнем… И сиди себе на балконе, позволяй солнцу их выбеливать. Основное занятие для юницы из хорошей семьи. Чтоб когда под венец идти, твои локоны если не льняного цвета были, то хотя бы пшеничного. Зря, что ли, думаете, меня «Басак» прозвали?
Девочки промолчали, явно растерявшись. Такое с ними бывало редко.
– Так я и говорю, – спохватилась Басак-ханум, – к вашим кудряшкам ди Креди лучше подойдет. Вам-то волосы осветлять незачем, они у вас и так золотистые: что от отца, что от матушки.
Кормилица, все это время молчавшая, одобрительно кивнула и тем привлекла к себе внимание одной из девочек.
– Скажи, Эмине, а ты тоже была вот такая? – Девочка жестами показала нечто стройное и пышноволосое в духе того рисунка, на котором была изображена венецианка с прической ди Креди. – То есть давно, в прежние годы?
– «Такая» я не была, – по губам Эмине-ханум, полногрудой и крутобедрой, скользнула улыбка, – а вот молодой быть довелось. И совсем не так уж давно. Ну, слушайте няню, роднульки мои, будьте умницами. Сами ведь знаете, почему вам так волосы убирать негоже…
Две последние фразы она произнесла на «матушкиной молви», Басак-ханум непонятной. Однако няня безошибочно догадалась:
– Так, озорницы, кому сказано: делла Франческа не для вас. Если хотите знать, венецианки вообще лица посторонним показывают реже, чем женщины и девушки правоверных. У нас… то есть там, маску-бауту сплошь и рядом носят даже внутри дома… кажется… Вам бы точно не помешало!
– А мы не просто внутри дома, мы в своих покоях! – фыркнула старшая из девочек. – Не хватало нам чадру носить, хоть бы даже и во дворце!
Тем не менее она послушно отошла в угол комнаты, опустилась, скрестив ноги, на подушки. Кормилица склонилась над ней с гребнем в руке.
