— Не бойтесь, мамушка!
Внезапно луна скрылась за черным облаком; начал падать снег — сначала это были редкие снежинки, а затем повалили густые хлопья. Вскоре началась метель, и она засыпала все следы.
— Господь на нашей стороне, — прошептал князь. — Он хочет спасти сына Петра Великого.
Флорис с изумлением смотрел на Марину-Хромушу, которая весила, должно быть, не меньше двухсот пятидесяти фунтов. Хромуша отвела беглецов в погреб со съестными припасами, сказав Максимильене:
— Не волнуйся, барыня, прежде чем солдаты этой польской сучки доберутся до тебя и до твоих, им придется иметь дело со мной.
Флорис пришел в восторг от этого сочного языка. Максимильена же одарила толстуху улыбкой, которая привлекала к ней все сердца.
— Благодарю вас, мадам, за все, что вы для нас сделали.
Хромуша разинула рот — впервые в жизни ее назвали «мадам»! Будучи, как и Федор, уроженкой Украины, Марина сражалась в рядах казаков, не уступая ни в чем мужчинам. Под Полтавой ее ранило в ногу, и с тех пор она прихрамывала. Накопив немного денег; она открыла кабак «Серебряная шпага» у границы Санкт-Петербурга и заправляла здесь, словно царица. Она лихо расправлялась с пьяными солдатами, била вороватых на руку служанок, ругалась, как извозчик, и пила, как поляк, — при этом все души в ней не чаяли, ибо сердце у нее было золотое. Флорис с Адрианом сразу стали ее верными рыцарями: они повсюду ходили за ней, будто собачки, к великому негодованию Элизы, изнывавшей от ревности. Хромуша сумела провести беглецов через потайную дверь, так что никто из захмелевших посетителей их не увидел.
Ромодановский беспрепятственно вернулся в свой дворец на Васильевском острове — и каждый день присылал верного человека с утешительными новостями. В соборе никто не заметил подмены. Сергей, молочный брат князя, немедленно уехал в загородное поместье князя. Ромодановского призвала императрица, которая, обезумев от ярости, отдавала самые противоречивые распоряжения, чтобы найти беглецов. Меншиков молчал, но повязка на голове и мрачность на лице говорили без слов о его полном фиаско. Одного лишь Бутурлина признали сообщником пленников, и за поимку его была назначена награда, как, впрочем, и за Флориса с Максимильеной. Повсюду рыскали патрули, но возвращались с пустыми руками.
Для беглецов дни тянулись медленно. Бездействие тяготило их, Флорису с Адрианом очень хотелось побегать по улицам, но это было слишком опасно. Ромодановский не появлялся в кабаке, опасаясь слежки, — тем не менее, это не мешало ему готовиться к путешествию. Сначала он надеялся переправить их во Францию на корабле, но порт по-прежнему охранялся, и от этой мысли пришлось отказаться. К Марине-Хромуше доставили провизию и разобранные сани — Федор с Бутурлиным быстро сколотили их вновь. Почти все было уже готово к бегству, когда однажды ночью Хромуша привела с собой кузнеца-финна.
— Этого малого зовут Эрик, он мой двоюродный брат, и я в нем уверена, — объявила она, смеясь.
Давно уже следовало заняться цепями, поскольку у Максимильены и Флориса руки были стерты до крови. Кузнец хотел начать с мальчиков, поразивших его юностью и красотой. Но дети горделиво вскинули голову.
— Нет, нет! Мы мужчины, сначала освободите женщин.
Растроганная Максимильена горестно вздохнула:
— Флорис, мой маленький принц… Адриан, наследник графства Вильнев… Боже мой, как я виновата перед ними! Мне нужно увезти их во Францию, но увидим ли мы когда-нибудь Мортфонтен? Пьер, любовь моя, защити нас из рая, укрой своей великой тенью!
Безлунной ночью, ровно через месяц после смерти царя, беглецы покинули Петербург вместе с Ромодановским.
— Это безумие, Ромо, — сказала ему встревоженная Максимильена, — императрица обнаружит ваше отсутствие, и месть не заставит себя ждать.
— Максимильена, я не оставлю вас до тех пор, пока вы с сыновьями не будете в безопасности.
Ромо выбрал сибирские сани, как самые быстрые; в каждую повозку впрягли четырех лошадей. Князь обзавелся пропусками, которые изготовил поп, — выяснилось, что, помимо прочих своих достоинств, старик умел прекрасно подделывать любые бумаги. Они были выписаны на имя графа Черковского, двух его дочерей, секретаря Михаила Иванова и слуг. Флориса с Адрианом нарядили в платьица, что весьма сильно их расстроило. Напрасно Максимильена втолковывала им, что ей самой тоже придется сменить свою одежду на мужскую — мальчики продолжали негодовать. Девчонки! Какое падение!
Ромодановский надеялся, что исчезновение его будет замечено не сразу и что императрице понадобится несколько дней, чтобы связать это событие с бегством пленников. Каждый выигранный час приближал их к спасению.
Федор, Грегуар и Марина-Хромуша заняли места в первых санях. Кабатчица в последний момент решила не расставаться с Флорисом, которого страстно полюбила. Оставив свое заведение Эрику, она заявила Максимильене, что хочет, наконец, увидеть родную Украину. Во вторые сани сели князь, Максимильена и мальчики, по-прежнему недовольные и надутые. В третьих, на козлах которых сидел Бутурлин, ехали Элиза, Мартина и Блезуа. Ромодановскому хотелось взять четыре упряжки, но для управления сибирскими санями требовалась железная рука — лишь сам князь, Федор и Бутурлин могли справиться с ними. Был конец февраля: стояли жестокие морозы. В санях никто не разговаривал. Лошади шли ходко и быстро одолели тридцать верст, отделявшие Санкт-Петербург от Царского Села. Максимильена и Ромодановский часто оборачивались назад, страшась увидеть погоню. Но, судя по всему, их бегства никто не заметил.
Перед воротами Царского Села князь послал Федора на разведку, а сани с беглецами укрылись в лесу. Деревня принадлежала Меншикову, построившему здесь дворец. Все выглядело безмятежным в этом поселении, стоявшем на холме. Дворец казался пустынным; ни в одном окне не горел свет. За деревней, почти у самой дороги, показалась изба. Федор трижды постучал, дверь приоткрылась, и чей-то голос спросил:
— Что надо?
— Украина и Романов! — прошептал Федор.
— Входи!
— Сейчас вернусь, приготовь свежих лошадей.
И Федор отправился за своими спутниками. Нигде не было видно солдат Екатерины, и беглецы вздохнули с облегчением. Если сменные лошади заготовлены везде, то в день можно с легкостью преодолевать расстояние в сто верст. Перед отъездом Максимильена хотела дать хозяину избы пятьдесят рублей, но тот отказался:
— Барыня, я человек гетмана Саратова и верно ему служу. Дозволь только поцеловать руку этому мальчику, да хранит его Господь!
Взволнованная Максимильена кивнула, и мужик встал на колени перед удивленным Флорисом, который, однако, уже научился не теряться при любых обстоятельствах, а потому церемонно протянул свою маленькую ручку, кинув на Адриана победоносный взгляд. Флориса переполняло чувство собственной значимости, потому что он понимал, что все хотят спасти в первую очередь его. Это было приятно сознавать — право, ему это начинало нравиться, потому что во дворце на Мойке и даже в Дубино жизнь была не такой интересной. Жаль только, что не было Петрушки.
