Браун только что кончил свои дела, когда к нему в кабинет вошел Освальд с письмом в руках и положил его в почту, отправляемую обычно в это время слугой.
— Вы написали в Эттерсберг? — спросил его адвокат. Освальд ответил утвердительно; он извещал Эдмунда об удачно сданном экзамене. Должен же, наконец, последовать ответ на это письмо; такое продолжительное молчание начинало, действительно, беспокоить его.
— Я только что говорил о поместьях вашего двоюродного брата, — заметил адвокат. — Один из моих клиентов намеревается закупить там большую партию леса и приходил ко мне для обсуждения некоторых пунктов договора.
Освальд насторожился.
— Большую партию леса? Здесь какое-то недоразумение. В Эттерсберге в последние годы вырублено так много леса, что о дальнейших порубках не может быть и речи. Эдмунд знает это и никоим образом не мог согласиться на подобный шаг.
Адвокат пожал плечами.
— Однако могу вас уверить, что дело обстоит именно так. Правда, мой клиент ведет переговоры не с самим графом, а с его управляющим; но тот, должно быть, имеет доверенность.
— В недалеком будущем управляющий оставит свое место, — заметил Освальд. — Об этом ему было объявлено еще летом. Поэтому он уже не может иметь очень больших полномочий. Я думал, что Эдмунд, вступив во владение имуществом, отобрал у него доверенность; неужели он не сделал этого?
— Это было бы непростительной небрежностью со стороны молодого графа, — проговорил адвокат. — Безумие оставлять такого рода полномочия в руках служащего, которого он увольняет и которым недоволен. Неужели вы считаете это возможным?
Освальд промолчал; он знал невероятную беззаботность и равнодушие Эдмунда к своим делам и был убежден, что именно так и было в действительности.
— Продажная сумма очень значительна, — продолжал адвокат, который понял это молчание, — тем не менее цена, как признает и сам покупатель, очень низка, так как уплатить потребовали немедленно наличными.
— Боюсь, что здесь нечто худшее, чем простая нерадивость управляющего, — с беспокойством заметил Освальд. — До сих пор его считали честным, но теперь, когда он потерял место, он, может быть, поддался искушению мошенническим образом извлечь последнюю выгоду. Мой брат, конечно, не мог дать согласие на такое опустошение своих лесов; я убежден, что ему ничего неизвестно об этом деле.
— Весьма возможно. Но если доверенность не уничтожена, ему придется признать договор, заключенный от его имени. Вам следовало бы послать телеграмму; может быть, необходимо своевременно предупредить вашего брата.
— Конечно, если только телеграмма придет своевременно. Когда должен быть заключен договор?
— На этих днях… может быть, даже послезавтра.
— В таком случае я должен сам ехать в Эттерсберг, — решительно заявил молодой человек. — Телеграмма не принесет никакой пользы. Здесь надо действовать решительно, потому что, как мне кажется, тут необходимо предупредить обман. Эдмунд, к сожалению, в таких делах чрезвычайно доверчив и легко поддается всяким уговорам. Я сейчас свободен и через три дня могу возвратиться обратно. Во всяком случае лучше, если я сам введу Эдмунда в курс дела и уговорю его действовать без промедления.
Адвокат согласился. Ему нравилось, что молодой человек, почти порвавший со своей родней всякие отношения, так решительно старался оградить ее от больших убытков.
Освальд еще вечером приготовился к отъезду. Эттерсберг был недалеко; уехав с утренним поездом, он к полудню мог уже быть на месте. Под любым предлогом ему нетрудно было ограничить сипе пребывание там одним-двумя днями, а свадебные торжества, избежать которых он хотел во что бы то ни стало, должны были состояться лишь на святках.
В Эттерсберге, конечно, не предполагали о его предстоящем визите. Там было по горло дел с приготовлениями к свадьбе и с отделкой комнат для молодых. Кроме того, надо было подготовить Шенфельд к приезду графини-матери, которая хотела переселиться туда сразу же после свадьбы.
Решение графини покинуть Эттерсберг после свадьбы сына было совершенно неожиданным. Она, правда, все время говорила об этом, но никто, а меньше всех она сама, не придавали серьезного значения ее словам, и она весьма охотно согласилась на страстные уговоры Эдмунда, не желавшего и слышать о разлуке. Но теперь, по-видимому, оба изменили свои взгляды. Однажды графиня заявила, что переселится в Шенфельд, оставленный ей покойным мужем, и Эдмунд ни слова не возразил на это. В Бруннеке, конечно, очень удивились такому внезапному решению, но охотно согласились с ним. Рюстов все время боялся совместной жизни дочери со свекровью, и неожиданный ход событий был слишком приятен для него, чтобы заставлять раздумывать над его причинами.
Вообще, за последние два месяца события разворачивались чрезвычайно быстро. Передача и устройство Дорнау, приготовления к блестящим свадебным торжествам, многочисленные приглашения и визиты со всех сторон не давали опомниться. Повсюду происходили большие охоты, которые чередовались с веселыми балами. С сентября все жили в каком-то чаду развлечений, и если выдавался день, когда приходилось сидеть дома и без гостей, то находилось столько тем для разговоров и советов, что о спокойном времяпрепровождении не было и речи. Рюстов уже не раз заявлял, что долго так не выдержит, и желал, чтобы свадьба состоялась поскорее, чтобы обрести себе наконец долгожданный покой. Срок был уже назначен, венчание должно было состояться в Бруннеке через три недели, и молодые планировали затем переселиться в свое будущее гнездышко.
Когда в салоне эттерсбергского замка, где обычно собиралась вся семья, никого не было, сюда приходила графиня с книгой и читала или, по крайней мере, делала вид, что читает. Гедвига, приехавшая, как это часто случалось, на несколько дней к свекрови, стоя у окна, смотрела на покрытый снегом ландшафт.
— Эдмунда все еще нет, — нарушила она царившее молчание. — Что за удовольствие кататься в такую погоду!
— Ты ведь знаешь, что он делает это ежедневно, — ответила графиня, не отрываясь от книги.
— Да, но только с недавних пор. Раньше он был очень чувствителен к непогоде, и дождь сразу же загонял его в дом. Теперь же, наоборот, он, кажется, больше всего любит скакать в бурю и непогоду и целыми часами носится по полям.
В этих словах слышалась нескрываемая тревога. Однако графиня ничего не ответила; она перевернула страницу, но если бы кто внимательно наблюдал за ней, то увидел бы, что она и не думала читать.
Гедвига отвернулась от окна и подошла к свекрови.
