Джалал уже понял, что произошло то, о чем предупреждала Джодха.
Встал, взял саблю, потом отложил ее в сторону, понимая, что непременно пустит в дело против Адхам-хана. Нет, его нужно остановить словом, не то во дворце прольется кровь.
Что Адхам-хан?
Он… он приказал убить Атка-хана! И теперь пытается ворваться в гарем. Амазонки заперли входные двери, но Адхам-хан пьян и требует открыть, грозя разнести все в щепки.
Атка-хан убит?!
Да, Ваше величество. Адхам-хана не остановить, с ним воины, нам не справиться.
Я сам.
Нет, Ваше величество, мы уже вызвали подмогу, сейчас подойдут наши воины. Я только хотел предупредить, чтобы вы не выходили.
Хосров, ты считаешь, что император должен отсиживаться в гареме, пока его молочный брат убивает людей во дворце и крушит двери гарема?
Адхам-хан и впрямь колотил ногами в главную дверь, требуя, чтобы ее открыли. Его подмога перетаптывалась на месте, видно понимая, что их глава пьян и совершил то, за что будет наказан.
Джалал вышел из другой двери и окликнул Адхам-хана. Тот резко повернулся, едва не упав из-за потери равновесия. Глаза красные, лицо опухшее, – видно, беспробудно пил все последние дни.
Адхам-хан, чего ты хочешь?
Помощники бунтаря, увидев императора, сделали несколько шагов назад, готовые и вовсе дать деру. Но это не смутило самого Адхам-хана.
Джалал? Братец?
Что?! – возмутился император. Конечно, он молочный брат Адхам-хана, никогда не отрицал этого, напротив, всегда подчеркивал, но кто позволяет Адхам-хану так обращаться к Великому Моголу?!
А что, ты не знал, что я тоже сын Хумаюна? Неужели не знал? Да, моя матушка много лет скрывала, что родила меня от Хумаюна. – Адхам-хан наступал на Джалала, он выше ростом на полголовы и не слабее физически, но сейчас не это заставило императора сделать небольшой шаг назад, а услышанные слова. А Адхам-хан продолжил; – Братик, у тебя есть небольшое пятно на внутренней стороне правого бедра? Есть? Такое же было у нашего отца, такое есть и у меня! – Его лицо исказила злоба; – Я! Я, а не ты старший сын Хумаюна! Трон должен быть моим, но ты его занимаешь!
На счастье Джалала, перепуганные евнухи притаились за дверями гарема, не рискуя вмешаться в спор, а охрана от дворца еще не подоспела. Братья остались наедине, а Адхам-хан не кричал, а по-змеиному шипел в лицо Джалалу. Его слов никто, кроме самого императора, не слышал.
Но это не спасло Адхам-хана. У Джалала всегда был предел терпения, он мог долго копить ярость, так и не выплеснув наружу, но если та вырывалась… Сейчас эта ярость стала черной. Он еще не вполне осознал слова Адхам-хана, но уже понял, что на его ненависть следует отвечать только ненавистью. Сейчас Адхам-хан позорил его отца, а еще… мгновенное понимание поведения и самого Адхам-хана, и Махам Анги, которую Джалал просто боготворил, словно сбросило с небес в адову пучину.
Удар был мгновенным и настолько сильным, что Адхам-хан не сумел отреагировать. Кулак Джалала попал точно в его скулу и… В следующее мгновение брат императора летел через перила лестницы вниз головой!
Подоспевшая охрана бросилась к упавшему Адхам-хану. Джалал с перекошенным от гнева лицом смотрел на них сверху:
Жив?
Да, Ваше величество, он жив…
Сбросить с крепостной стены! Немедленно!
Адхам-хана? – не поверил своим ушам охранник.
Еще вопрос, и ты последуешь за ним!
Гарем притих…
Такого не случалось никогда – сначала Адхам-хан приказал зверски убить Атка-хана, а потом сам император… О, Аллах, рассказывали страшные вещи, что император ударил молочного брата в лицо так сильно, что тот полетел через перила лестницы, а потом еще и приказал сбросить с крепостной стены! Неужели так жестоко расправился за смерть Атка-хана?
Нашлись те, кто не поверил. Поползли слухи, что не все так просто. Чем же рассердил Адхам-хан императора?
Но сколько ни шептались женщины гарема, никто из них не приблизился к истине. Была только одна, знавшая правду, вернее, две женщины. Но обе они ни за что не выдали бы эту правду: одна потому, что это означало ее собственную гибель, а вторая… Какая разница, почему именно?
Джалал сидел, опершись локтем в колено и потягивая вино из небольшого стакана. Никогда не пил, даже если бывало очень плохо, даже когда умер отец или убили Байрам-хана, не употреблял ни вина, ни опиума, а сейчас не мог.
Ему предстояло сказать Махам Анге о гибели сына. Джалал не жалел, что казнил зарвавшегося Адхам-хана, нужно было наказать того гораздо раньше, но сейчас получилось как-то… Главное – Махам Анга, для нее Адхам-хан сын, каким бы тот ни был. И Джалала она считает своим сыном, и вот теперь один убил другого. Что для матери может быть тяжелей?
Но куда тяжелей для него самого понимание, что в словах Адхам-хана есть доля правды, а может, и вся правда. Да, у него есть пятнышко, о котором говорил Адхам, было такое и у отца. Неужели оно действительно есть, вернее, было и у сына Махам Анги?!
Возможно, потому он потребовал сбросить тело с крепостной стены, чтобы изуродовать до неузнаваемости, чтобы никто и никогда больше не увидел этого пятнышка?
Стало страшно. Он столько лет доверял Махам Анге, столько лет слушал ее и почитал, а она лгала. Зачем ей воспитывать Джалала, если ее собственный сын наследник трона? Неужели и Хумаюн знал о том, кто такой Адхам-хан? Тогда почему не признавал его своим сыном? Что за всем этим кроется?
Ответить могла бы только Махам Анга, но спросить ее Джалал не смог бы, даже зная, что через минуту умрет. Мало того, он понимал, что никогда и никому не расскажет об обвинениях Адхам-хана, нужно было только понять, кто еще, кроме убитого брата, знал о действительном положении дел.
Заглянув в душу, Джалал понял, что даже покажи Адхам-хан свое родимое пятно, такое же, как было у императора Хумаюна и есть у него самого, все равно не поверил бы в родство. Можно быть родными по духу совершенно чужим людям и чужими, даже рожденным от одного отца. Адхам-хан всегда был чужим, с детства, если бы не Махам Анга, Джалал никогда не сделал бы его ни главой войска, ни кем-то другим. Жестокость, неразборчивость в средствах, наглость… все, что угодно, только не те качества, которые должны быть у Великих Моголов. Нет, он не Могол, он не потомок Хумаюна, Бабура и Великого Тимура! Жестокость, если она есть, должна быть оправданна, врагов не всегда можно прощать, но быть жестоким с теми, кто не враг тебе…
Джалал поморщился: он словно искал оправдание собственной жестокости по отношению к убитому брату, неважно, молочный тот или родной.
Когда в комнату, хромая, вошла Рукия, он даже не поднял голову. Королева тихонько встала рядом, потом опустилась на край ложа, положила прохладную руку на его руку:
