— Но нас могут увидеть, — сказала она, понимая, что всего лишь ищет оправдание.
— Никто нас не увидит, Мэриэнн. Я же говорил тебе вчера, что Каллертон не вернется допоздна. И как тебе известно, здесь нет других слуг.
Неловкое напряжение росло.
— Рейф, — шепнула она, шагнув ближе, и потянулась к нему.
Когда их губы сомкнулись, он обнял ее и принялся целовать горячо и жадно, как хотел целовать прошлой ночью. Он любил ее губами и языком, дразня и покусывая, пока она не прильнула к нему, целуя крепко и страстно, не скрывая своего желания, своей жажды.
— Рейф, — снова произнесла она и нежно сжала зубами его нижнюю губу.
Он вытащил заколки из ее шляпы, снял ее и отложил в сторону. Потом принялся за ее прическу. Убрав шпильки, спутывал ее волосы, пропускал между пальцев длинные шелковые локоны, наматывал их на руку, наклонял ей голову, чтобы поцеловать шею, дотронуться языком до той нежной точки, где билась жилка так же сильно и часто, как у него. Страсть, поглощавшая их, стала требовательной, неистовой и томной от вожделения. Мэриэнн изогнулась, прижавшись к нему всем телом. Его член стал твердым и напряженным, угрожая вырваться наружу.
Он положил руку ей на грудь и даже сквозь плотную ткань темно-красной амазонки и все слои белья, укрывавшие тело, нащупал твердый сосок.
Когда Рейф сжал ее грудь, лаская, Мэриэнн застонала. Это был стон облегчения и желания, которое становилось все сильнее. Ее руки скользнули ему под фрак, прошлись по животу, легли на грудь. Она погладила шею, подбородок, потянула ленту из косички.
Рейф выпустил ей волосы и провел рукой вниз, остановившись на другой груди, лаская сосок через одежду, его рука скользнула по бедрам. Он привлек ее ближе к себе. Мэриэнн беспокойно застонала, словно не хотела, чтобы его ласки кончались. Рейф положил ей руки на ягодицы и, приподняв ее, усадил на край самодельного деревянного стола.
Ноги Мэриэнн раздвинулись сами собой, и Рейф встал между ними, почувствовав, как они обхватили его ноги. Рейф поцеловал ее еще крепче. Снова найдя ее груди, он пощипывал большими пальцами соски, пока дыхание Мэриэнн не сбилось, глаза стали черными, как ночь. Он еще шире развел ей ноги и прижался к ней.
Мэриэнн вздрогнула и, задохнувшись на вдохе, замерла. Потом, прервав поцелуй, отпрянула от него.
— Мэриэнн… — прошептал он, продолжая смотреть ей прямо в глаза. От возбуждения голос прозвучал глухо и хрипло. — Я дал тебе слово и не нарушу его.
— Но… — Она бросила взгляд туда, где их тела соприкасались.
— Мы полностью одеты, — ответил он. — Так оно и останется.
Их глаза снова встретились.
— Верь мне, — шепнул он.
Мэриэнн смотрела в его глаза, будто хотела проникнуть в самые потаенные уголки души.
— Да, — ответила она.
Рейф потянулся к ней, целуя снова и снова, пока не почувствовал, что напряжение, сковавшее Мэриэнн, отступило. Она прижала его к себе, и его руки опять легли ей на грудь, лаская. Потом Рейф обхватил ее руками, и она изогнулась, позволив ему целовать груди, как в день бала.
Он стал торопливо расстегивать высокий ворот плотной амазонки, вспоминая нежную прелесть ее грудей.
— Да, — вновь прошептала она, сильнее прижимая к себе его голову.
Рейф обнял ее за талию, потом, лаская бедра, почувствовал, как в них нарастает жар. Он сквозь ткань лифа щекотал зубами ее соски, возбуждая их, нащупал рукой заветную точку, ощутив ее через все слои одежды. Мэриэнн вздрогнула и затаила дыхание. Рейф поднял голову и заглянул ей в глаза, продолжая ритмическую игру пальцами между ее бедер. Мэриэнн задышала глубже и громче, и он почувствовал, как она сделала легкое движение в сторону его руки. Он впился губами в ее грудь, нежно покусывая сначала один сосок, потом другой. Мэриэнн запрокинула назад голову, громко застонала. Рейф понял, она достигла блаженства. И пусть он напряжен и возбужден, как зеленый юнец, — это не важно. Он обнял Мэриэнн, целуя губы, брови и кончик носа, и держал, пока не успокоился бешеный стук ее сердца.
Когда изумленное выражение исчезло с ее лица, она взглянула на него и прошептала:
— Не понимаю, что со мной случилось. Что это было?
— Это начало, Мэриэнн. — Рейф взял ее за руку и повел домой.
Следующей ночью, когда они легли в постель, он держал ее в своих объятиях. И ничего более.
Каллертон встретился с ним на следующий день. Рейф оставил Мэриэнн писать письма за маленьким столиком в гостиной, а сам пошел поговорить со своим другом.
— Вчера вечером Мисборн был в городе, праздновал, — сообщил Каллертон. — Угощал всех шампанским у Уайта и объявил, что его дочь вышла замуж за мистера Рейфа Найта.
Рейф ничего не ответил. По закону его связывали с Мисборном родственные узы. Это было его кошмаром и прихотью одновременно.
— И как теперь быть с Мисборном? — спросил Каллертон нарочито равнодушно.
— Не знаю. Надо подождать немного, чтобы все улеглось.
Рейф подумал о Мэриэнн, о том, каково ей будет узнать, что сделал ее отец, увидеть, как его осудят, поведут на казнь, как развалится ее семья. И каково ей будет знать, что все это сделал ее муж. Он содрогнулся от этой мысли.
Каллертон промолчал, но по его глазам было видно, что он все понимал, и даже слишком хорошо.
— Я не могу отказаться, — продолжил Рейф. — Это мой долг перед отцом и матерью. Они заслуживают справедливости. Кем я буду, если сейчас пойду на попятную? После всех этих лет. После всего, что сделано, чтобы довести это дело до конца. Невозможно смириться с тем, что Мисборн убил их.
Или дело в том, что он любит свою жену?
Каллертон плеснул обоим бренди, и они выпили, не проронив больше ни слова.
Мэриэнн смотрела, как муж раздевается и залезает к ней под одеяло. Наступила третья ночь, которую ей предстояло провести в постели с ним. Рейф задел пальцами ее руку. Она повернула голову на подушке и взглянула ему в лицо, освещенное канделябром.
Рейф улыбнулся и пожал ей руку. Мэриэнн почувствовала, как что-то светлое, радостное зашевелилось внутри.
— Свет тебе не мешает? — спросила она, зная, что многим людям трудно засыпать при свечах. В прошедшие две ночи свечи в спальне горели до утра.
Рейф покачал головой.
Последовала недолгая спокойная пауза, прежде чем он спросил:
— А ты всегда боялась темноты?
— Нет. — Он не стал задавать вопрос, который напрашивался сам собой, тем не менее Мэриэнн ответила: — Только последние несколько лет. И мне кажется, я боюсь не столько темноты, сколько тех, кого она скрывает. В углах и шкафах, под кроватью и… за шторами.
