— Все твои друзья будут обращаться с ним, как с ребенком, не как с мужчиной. Ты будешь говорить о чем-то, что случилось когда-то с тобой, а он даже не помнит этого, потому что все это происходило, когда он еще и ходить не научился.
Джеки не желала, чтобы ее вовлекали в этот разговор, но сейчас Терри ее рассердила.
— Почему возраст берут во внимание только тогда, когда старше женщина, а не мужчина? Должен ли мужчина беспокоиться, когда, влюбившись в более молодую женщину, собирается рассказать ей о том, что случилось до ее рождения? Или, смеясь и шлепнув ее по заднице, говорит что-то вроде «А сейчас, любимая, отправляйся на кухню и дай нам, взрослым мужчинам, потолковать?» Считаешь ли ты, что такое положение вещей лучше? Это ты поощряешь?
Терри растерянно молчала. Наконец она сказала:
— Как он может о тебе заботиться? Ты — взрослая женщина.
— Если он женится на двадцатичетырехлетней женщине, никто не спросит о способностях мужчины в двадцать восемь лет заботиться о ней, — ответила Джеки. — Ни у кого не возникнет ни одного вопроса, если это мужчина. Почему же он сразу делается ребенком, как только его жена старше его? — Джеки начинала горячиться, затронув этот предмет. — И раз уж мы говорим на эту тему, мне кажется, я знаю, что нужно двадцатичетырехлетней девушке. Компания? Мужчина, который возьмет ответственность за жену и, может быть, за детей? Секс? Ведь все это есть, если я ему нужна. Почему же ему нужна женщина моложе?
Терри посмотрела на нее с жалостью.
— Это вопрос здравого смысла. В тридцать восемь лет, я надеюсь, ты научилась большему, чем он. Так глупо и незрело думать можно только в двадцать восемь. Я думала, что за все эти годы жизнь тебя научила чему-нибудь.
Джеки всплеснула руками в раздражении.
— Ты знаешь, чему я научилась в моей жизни? Я узнала, что не хочу проводить ни минуты своей жизни с человеком, который строит из себя какого-то полубога по отношению ко мне. Чарли был не только моим мужем, он был диктатором. Он устанавливал правила, он знал все.
— Но это способ, чтобы поддерживать то, что должно быть! — Терри почти кричала, расстроенная и перепуганная. Она очень хорошо знала, каким страшным может быть замужество, и она хотела спасти свою подругу от ошибочного выбора, а что он ошибочный, она видела так ясно, как будто смотрела в хрустальный шар.
— Кто установил это правило? — снова спросила Джеки сердитым тоном, но потом постаралась взять себя в руки. Она понимала, что Терри все это говорит с наилучшими намерениями. Терри думала, что Джеки собирается сделать ужасную ошибку, и она хотела ее предупредить. — Кто сказал, что муж должен быть учителем и инструктором для своей жены? Почему они не могут быть равными! Вильям и я равны. Он все знает о доме, семье и стабильности. Я знаю о напряжении сил и импульсивности. Если бы мы были одного возраста, или если бы он был похож на мужчину без недостатков, ты бы хотела, чтобы я за него вышла замуж? Я должна приспособиться к его способу жить. А более старый мужчина никогда не изменится в угоду моему способу жизни. Если Вильям женится на молодой женщине, она заставит его заниматься даже ее шпильками для волос. Она будет взирать на него так, будто он на все вопросы знает ответы, и бедный Вильям будет чувствовать обязанность соответствовать этим запросам. Но я знаю — повидала на свете — что нет ни правильного, ни ошибочного способа делать что-нибудь. Я не ожидаю от Вильяма, что он объяснит мне, как думать, как жить, какой порядок должен быть на туалетном столике. Я только хочу, чтобы… чтобы…
— Что — чтобы? — спросила Терри и поджала губы. Это говорило о том, что она не собиралась верить всему, что Джеки может тут наговорить.
Но Джеки не обращала внимания, что сражается в битве, где изначально обречена на поражение.
— Он любит меня. Я хочу, чтобы он был моим другом. Принимал меня такой, какая я есть. Я не хочу его изменять, а он — меня. Не взвалю на него непосильную ношу всегда иметь ответы на все вопросы. Мы равны.
— Но, Джеки, — возразила Терри добродушно, словно объясняя что-то, известное всем на свете, — мужчине нужно чувствовать, что он мужчина. Может, ты и я знаем, что и пяти мужчин на свете не найдется, знающих хотя бы половину того, что знает любая женщина, но ведь важно, чтобы мужчина думал, что он знает больше любимой женщины.
На это Джеки засмеялась.
— Терри, если ты думаешь, что Вильям честно считает, что я знаю больше, чем он, потому что я старше, тогда ты ничего не понимаешь в мужчинах. В каком возрасте твои сыновья решили, что они знают больше о мире, чем ты. потому что ты всего-навсего женщина?
Несмотря на ощущение надвигающегося несчастья, Терри не могла удержаться от смеха.
— В девять, нет, в восемь лет.
— Ладно. Только я утверждаю, что Вильям и я равны, он этого не говорит. Мы равны, потому что я не ищу у него ответов на все вопросы. Когда я вышла замуж за Чарли, я думала, что из-за того, что он старше, он знает все, что можно узнать. Для нас обоих было тяжело, когда я сообразила, что он только человек, такой же, как и мы, грешные. И мы оба хотели вернуть то время, когда я глядела на него в ослеплении, что он может сделать все. Потом доверие и надежда ушли, и ушли навсегда. А от Вильяма я не жду, что он все знает. Мне будет хорошо от его жизненной стойкости и даже молчаливого присутствия во время бурь в моей жизни. Я не идеализирую Вильяма: вижу, что он собой представляет, но то, что я вижу — я люблю. — Джеки засмеялась:
— Ты знаешь, для него само-то даже лучше, что он нравится мне таким, каков он есть, и не должен пытаться стать таким, каким его воображает романтическая девушка.
Джеки почувствовала себя лучше, выговорившись. По мере того, как слова вылетали из ее уст, она все больше и больше убеждалась в истинности того, что говорит.
— Почему это мужчина может быть ребенком в пятьдесят, но быть зрелым в двадцать восемь не может? Все женщины утверждают в один голос, что их мужья требуют больше заботы, чем пара двухлеток, так почему невероятно, что мужчина может быть взрослым в двадцать восемь? Вильям говорит…
Терри поняла, что теряет Джеки, что, в который раз. Джеки делает только то, что хочет она, и посылает остальной мир к черту.
— И мы все знаем, как много чувства у нас в двадцать восемь. — В ее голосе звучал сарказм. — В двадцать восемь меня тянули вниз трое малышей и муж, который не задерживался на работе, зато по части выпивки держался хорошо. А ты в двадцать восемь уже пролетала через горящие сараи.
— Я отказываюсь снижать мужчину до одного показателя — его возраста, — говорила сердито Джеки. — Спросите меня о его надежности, его способности думать в критических обстоятельствах, его доброте, чувстве чести, честности, чувстве юмора, о том, как он заботится о других. Почему это все ничего не стоит, а возраст — это главное?
