Даммлер вернулся к себе, сменил карету на более легкий экипаж со свежими лошадьми, рассчитывая скакать без остановки и быть в Ридинге где-то за полночь. Пообедав холодной телятиной, он отправился в путь в семь вечера, совсем разбитый путешествием из Файнфилдза и с чувством тревоги. В Ридинг он приехал в полночь. В гостиницу «Джордж» вошел, едва держась на ногах от усталости. До утра Пруденс он все равно увидеть не мог и клял себя за то, что несся как угорелый. Расписываясь в книге приезжих, Даммлер поинтересовался, здесь ли она, и нашел там ее и миссис Маллоу. Увидев их подписи, он приободрился, но вдруг чуть выше он увидел менее приятную четкую подпись — «Р. Дж. Севилья, эскв.».
Кровь в его жилах закипела; тяжело задышав, он обратился к клерку:
— Я тут вижу имя моей знакомой, мисс Маллоу, не скажете ее номер?
— Боюсь, не могу помочь вам, мистер… — Клерк бросил взгляд в книгу. — Лорд Даммлер! — воскликнул он. — О… в таком случае, конечно. Мисс Маллоу остановилась в комнатах в конце восточного крыла, второй этаж.
— А мистер Севилья? Я и его заметил среди приезжих. Это тоже… мой приятель.
— Его комната рядом с комнатой мисс Маллоу.
— Очень удобно, — проговорил Даммлер, стараясь быть спокойным, и стал подниматься по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки, а поднявшись на второй этаж, устремился к последней двери в восточном крыле.
Как ни странно, Пруденс была вовсе не против того, чтобы дядюшка Кларенс и мать думали, будто она торопится в Бат, чтобы застать там Севилью. Если бы они укоряли ее за то, что она не может выбить из головы лорда Даммлера, она переживала бы, а шутки насчет Севильи ее совсем не трогали.
Выехав из Лондона в девять утра, они с матерью чувствовали себя счастливчиками в старом, скрипучем рыдване, запряженном четверкой быстроногих лошадей. Впереди четыре недели на модном курорте в выгодно снятых из Лондона комнатах. Б таком приятном расположении духа они прибыли в Ридинг и подъехали к «Джорджу» прямо к обеду.
Обедали они по-королевски. Заказали две перемены блюд и бутылочку вина. Пруденс взяла омара, миссис Маллоу решила не отставать и попросила блюдо устриц, хотя запах у них был подозрительный; но поскольку у Кларенса устриц на столе не бывало, они для нее были в новинку, она заверяла дочь, что устрицы ей очень нравятся. Однако уже к десерту почувствовала себя плохо, а когда Пруденс с трудом довела ее до постели, миссис Маллоу решила, что умирает. Вернее, она хотела бы умереть, чтобы прекратить мучения — каждая мышца и каждая косточка у нее нестерпимо ныли.
Пруденс перепугалась не на шутку и бросилась вниз на поиски врача.
— К нам иногда в случае необходимости наведывается доктор Малкахи, — сказал ей клерк, с подчеркнуто старательным видом разыскивая в бумагах нужный адрес.
— Пошлите за ним! — потребовала Пруденс. — Сейчас же!
— Мы не посылаем за врачом. Вы это должны сделать сами, мэм, — ответил клерк.
— Но я не могу оставить маму. Ей очень плохо.
— Надо полагать, у вас есть прислуга, — возразил клерк. Он не привык, чтобы в отеле останавливались молодые особы без сопровождения.
— Да, да, — краснея, бросила Пруденс и стала подниматься по лестнице, когда до нее дошло, что для такого дела подойдет их кучер по имени Дженкинс. Она попросила найти его.
Клерк поднял брови, но написал записку и вызвал посыльного, наказав ему помочь молодой… леди. Назвать ее просто женщиной он не решился; в Пруденс было что-то такое, что заставляло его проявить почтительность. Пруденс бросилась наверх к матери, которая стонала от боли. Ей казалось, что прошла уже вечность, а доктора все не было. Наконец у Пруденс лопнуло терпение, и она снова побежала вниз. Их кучер только что вернулся, но один. Доктор уехал в Бат отдохнуть.
— Что мне делать? — воскликнула Пруденс. — Ума не приложу. Разве в Ридинге нет другого врача?
В это время открылась дверь в отдельный кабинет ресторана, и на пороге появился высокий господин, одетый с иголочки. При виде мисс Маллоу он хотел ретироваться и закрыть дверь, но, заметив, в каком волнении она пребывает, решительно направился к ней.
— Мисс Маллоу, дорогая мисс Маллоу, что у вас случилось? — с искренним участием спросил мистер Севилья. Он также остановился на ночь в «Джордже», возвращаясь из Бата в Лондон.
— Мистер Севилья! Как я рада! — воскликнула Пруденс.
Он испугался, что она сейчас бросится ему на грудь и расплачется. У Севильи мелькнула мысль, что все это специально подстроено, чтобы поймать его в сети, но вид взволнованной Пруденс развеял его подозрения.
Пруденс объяснила ему, что произошло, прерывая свою путаную речь рыданиями.
— Эй вы, дубина! — возмущенно обратился Севилья к клерку. — Вы отлично знаете, что в отеле остановился доктор Найтон. Немедленно пошлите за ним!
Клерк, видя, что у Пруденс такие «знакомства» (или на его языке «связи», что означало высоких покровителей), мгновенно переменился.
— Он просил не беспокоить его, — пробормотал Клерк, готовый, однако, бежать в его номер по первому приказанию.
— Немедленно вызови его, болван! — закричал Севилья. — Скажи, это я его прошу.
— Слушаюсь, сэр, — чуть не до земли поклонился клерк и опрометью бросился наверх.
Севилья и мисс Маллоу поднялись в комнату больной. Через три минуты появился доктор Найтон со своим профессиональным чемоданчиком. Он дал бедной миссис Маллоу спасительные микстуры, препровождая их успокоительными словами.
— Сегодня это не первый случай, — сообщил он. — Что-то не то подали на обед. По-видимому, несвежие устрицы. Ваша мать ела устрицы, мисс Маллоу?
— Да.
— Все ясно. Они и есть источник зла. Миссис Дакрес тоже имела неосторожность отведать их, хотя у них был странный привкус, и она одолела только парочку. Ей было не так плохо, как вашей маме. Я уже сказал хозяину, чтобы он вычеркнул устрицы из меню. Не бойтесь, мы быстро поставим вашу матушку на ноги. Я пропишу ей рвотные капли.
Началась обычная суматоха. Доктор послал за своим слугой, и тот принес еще микстуры. Мисс Маллоу хлопотала у постели больной, а потом пошла в смежную комнату, чтобы поговорить с мистером Севильей и поблагодарить его за доктора Найтона.
Наконец больной сделали все, что нужно, очистили желудок, дали успокоительное. Было уже около десяти, когда доктора Найтона вызвали к другой больной, также имевшей неосторожность отведать злосчастные устрицы, до того как их вычеркнули из меню.
— Я еще разок загляну к вашей матушке до отъезда, — пообещал он.
