– Мы возьмем Сайда с собой, – сказал Стерн. – Есть ли у него родственники в Алжире?
Фараджи покачал головой:
– Когда будете в Алжире, отведите его на базар. – Он говорил так, словно уже многократно и во всех подробностях продумывал это. – Пусть Сайд купит там доску для письма, чернила и перья. И маленький шелковый коврик. Когда у него будут все эти вещи, отведите его к сенгирской мечети. Под арками там сидят писцы. Пусть он развернет там свой коврик и поставит доску. Я научил его писать. Кроме арабского, он владеет еще турецким и греческим. У него прекрасный почерк. Уже в первый день он заработает достаточно, чтобы быть сытым и оплатить пристанище. Все остальное – в руках Аллаха. – Фараджи говорил быстро.
Он верил, что все это будет для него легко, стоит только принять окончательное решение. Но он ошибался.
– У вас есть одежда для него? То, что он носит здесь, надо будет сжечь.
Алманзор, который присоединился к ним и внимательно слушал разговор, откликнулся на последние слова Фараджи.
– Я могу дать ему свою одежду! – воскликнул он.
– За городом мы разведем костер и сожжем наше платье, – сказал Стерн. – Потом Сайд может выбрать, что ему понравится.
– Мой любимый цвет – зеленый, – сказал Сайд. – Цвет пророка.
Фараджи повернулся к сыну:
– Слова так легко слетают с твоего языка, Сайд. Я предупреждаю тебя – поостерегись! Там, в большом мире, держи рот на замке. И прежде всего никому не открывай, откуда ты пришел, даже самому лучшему другу! Объясни, что у тебя больше нет отца и матери. – Фараджи замолчал.
Он боролся с собой, с искушением назвать сыну свое настоящее имя. Никогда еще это искушение не было так сильно: он страстно желал, чтобы в памяти сына остался не только образ нищего, обезображенного проказой отца, но и другой – высокого богатого сановника, приближенного ко двору. Однако Фараджи понимал, что память о том, кем был отец в другой жизни, прежде чем его поразила проказа, сулит мальчику лишь страдания и неприятности. Будет лучше, если он не узнает, что в Алжире живут братья и другие родственники отца, богатые, добропорядочные граждане. Каждый раз, слыша их имена, он будет чувствовать себя отверженным – и это чувство неполноценности никогда не оставит его.
– А теперь иди, – сказал Фараджи сыну. – Простись с остальными. И вынь из сундука, что стоит в моей комнате, кожаный кошель с деньгами. Поторопись, сынок!
Глядя вслед мальчику, Фараджи сказал Каролине и Стерну:
– Благодарю вас! И если вы хотите что-нибудь еще для него сделать – научите его не доверять людям. Здесь он не имел возможности узнать, какими они бывают жестокими. Он не подготовлен к жизни среди нормальных людей. Только много позднее он поймет, что покинул здесь рай...
Огонь костра угасал. Фараджи не мог думать ни о чем, кроме разлуки с сыном. Он махнул рукой, словно пытаясь отогнать навязчивые мысли. Потом указал палкой на все еще разложенный на земле план:
– Я не забыл вашей просьбы. Я открою вам тайну этого плана. Все очень просто, когда знаешь, что делать. Помните о числе «семь», – продолжил он после краткого молчания. – Да, «семь» – это число небесных сфер, число нот в октаве. За семь дней был сотворен мир. «Семь» – это символ завершения и совершенства. Запомните это число, и вы будете знать шифр, – он нагнулся вперед. – Каждый из обозначенных здесь колодцев лежит семью милями восточнее и семью – севернее, чем указано на плане. Возьмите карту. Взгляните.
Стерн взял в руки план.
– Семь миль – на восток и семь миль – на север, – пробормотал он про себя.
– Вы можете на него положиться. Воды у вас будет в избытке. Ваши бурдюки никогда не опустеют, и вода в них будет вкусной и свежей. Я открыл бы вам эту тайну, даже если бы вы не согласились взять с собой моего сына. До следующего колодца вы доберетесь сегодня к вечеру. – Фараджи внезапно страстно захотел, чтобы они наконец ушли.
У него не было никакого настроения продолжать беседу, и он стыдился этого. Фараджи поднялся, свистнул собаку и взял ее за поводок.
Подбежал Сайд с кошелем в руках. Отец и сын молча стояли друг против друга.
– Слушайся их, как всегда слушался меня, – сказал наконец Фараджи. – И пусть рука Аллаха защитит тебя. Она хранила тебя здесь, надеюсь, сохранит и в будущем. А теперь иди.
Глаза Сайда сияли. Он был счастлив и думал, что его отец счастлив тоже. Это было его первое в жизни прощание, но Сайд сказал то, что говорят в такие моменты своим родителям все уходящие сыновья, что обещают все мужчины своим женщинам:
– Я вернусь!
– Я не хочу, чтобы ты возвращался, – ответил ему отец. – Я хочу, чтобы ты забыл о том, что это место существует и что у тебя есть отец.
Мальчик засмеялся. Он не замечал, что его отец тяжко страдает.
– Я буду учиться и учиться, пока не стану известным врачом. Я найду лекарство, которое вылечит тебя.
Алманзор положил конец этой сцене.
– Давай со мной, Сайд! – воскликнул он. – Пробежимся наперегонки до стены! Кто прибежит первым, тот выберет себе лошадь.
Сайд откинул назад голову:
– Беги вперед! Я даю тебе пять шагов фору!
Мальчики понеслись вперед. Собака беспомощно запрыгала на поводке, пытаясь вырваться, но Фараджи крепко держал ее.
От стены донесся ликующий голос Сайда:
– Я победил, отец!
Уже несколько часов, поднимаясь все выше, вилась перед ними узкая тропа, кое-где не шире верблюжьего следа. Вечер был близок. Бледное небо раскинулось над Атласским хребтом. На самых высоких вершинах лежал снег; садящееся солнце превращало снежные шапки в розовый фарфор. Лежащие в тени склоны манили к отдыху зеленоватым ковром мха.
Каролина придержала лошадь, увидев внезапно открывшийся ей луг, поросший чабрецом. Она повернулась к Стерну, скакавшему сзади.
– Вы сильно устали? – спросил он. Каролина покачала головой.
– Скоро мы увидим красные крыши Раса.
Каролина не ответила.
– Это вас не радует? – Стерн проследил за ее взглядом, поднявшимся к заснеженным вершинам, а потом вернувшимся на дорогу, по которой они пришли.
Темно-фиолетовыми застывшими волнами, словно побережье бурного моря, казалась отсюда уже исчезающая вдали пустыня.
– Вы прощаетесь с ней?
Каролина взглянула на него и, не говоря ни слова, протянула ему руку. Да, она прощалась, и это расставание давалось ей нелегко. С тех пор как они покинули поселок прокаженных, сбывались все предсказания шейха Томана. Пустыня превратилась для них в зеленый цветущий луг. Ничто больше не могло удержать их – ни безжалостный жар пустыни, ни острая галька каменистых полей, ни опасная горная тропа, ни утомительная скачка по высокогорью.
