Гаррон отнял пальцы и приподнял Мерри, все еще держа одной рукой. Второй он стянул одеяло.
Она не могла взглянуть на него, хотя и желала. Отчаянно. Сейчас это случится.
Она приподнялась чуть выше и почувствовала, как он входит в нее.
Гаррон, громко застонав, подался вперед, пытаясь проникнуть дальше. Но сразу это не получилось. Она вцепилась в его плечи, зажмурилась и плотно сжала губы, чтобы не закричать.
Он разорвет ее. Она это понимала. Но ничего не поделаешь, ей придется пойти и на это.
Давление. Нестерпимое давление. И он не остановится! Сколько ей еще терпеть?
Она не вынесет, просто не вынесет. Но как раз в тот момент, когда она решила вскочить и выбежать из комнаты, он снова застонал, стиснул ее талию и с силой опустил на себя, одновременно подавшись вверх.
Мерри взвизгнула и попыталась отстраниться. Безуспешно.
Глаза Гаррона распахнулись. Первую секунду он просто не понял, что произошло. Но только на секунду. Во имя всего святого, его оседлала не Бланш! Не ее он взял так властно. Это Мерри! Только сейчас он ощутил, как она узка, как сильно он ее растягивает. И она снова завопила, на этот раз еще громче. Ну да, она была невинна, и он причиняет ей боль. Но сейчас ему было не до этого: безумная похоть одолевала его. Он дергался, делал выпад за выпадом. Но так неловко, так неправильно…
— Нет, — проскрежетал он сквозь стиснутые зубы, — нет, немедленно слезь с меня, Мерри. Я не сделаю этого. Не могу.
Мерри поняла, что крик — позорная трусость с ее стороны. Нужно было сдержаться. Боль — одно дело, и она способна вытерпеть боль куда более невыносимую — получить в мужья совершенно чужого человека.
«Поскорее. Поскорее покончить с этим!»
Она со всей возможной силой опустилась на него, позволяя ворваться в себя. И поняла, что сейчас умрет. Но может, это к лучшему. Мертвую не выдадут замуж за Бреннана, да и того, что произошло сейчас, с ней больше не случится.
Гаррон не двигался.
Неужели заснул?
Но тут он стал сыпать ругательствами. Сжал ее талию, пытаясь стащить с себя. Но теперь она не собиралась останавливаться, и, инстинктивно понимая, что нужно двигаться, она так и поступила.
— Мерри, нет, — выдохнул он.
Но она нагнулась, зарылась руками в его волосы и стала целовать.
Гаррон выругался в ее губы и застонал. Снова произнес ее имя и внезапно понял, что она завладела им и поздно что-то предпринимать. Он был натянут, как тетива лука. И, откинув голову, снова выкрикнул ее имя в сводчатый потолок. В жизни своей он не испытывал того, что сейчас. Словно перешел все границы, все пределы… и все же оставался глубоко в ней. Мир его разлетелся на осколки, и он взлетел в небеса. Не сомневаясь в том, что именно туда и стремился.
— Милорд! — завопил Гилпин. — Милорд, что с вами делают? Кто-то переступил через меня, чтобы добраться до вас, убить. И во всем виноват я! О могущественный святой Альбертин, благословенный святой всех хромых нищих, мне следует выпить яд, который еретики силком влили тебе в горло, до того как переломали тебе ноги и сожгли на костре!
Бедняга колотил в дверь, пытаясь выбить ее плечом и ногой. Но дверь была толще его самого, а крепкий засов мог выдержать натиск дюжины человек, и все его усилия оставались тщетными.
Мерри услышала бешеный стук, но уже не обращала внимания. Главное — что она больше не девственна. Дело сделано, и поскольку она ощущала внутри что-то мокрое, значит, он излил в нее семя.
Он по-прежнему не выходил из нее. Лежал неподвижно, как мертвец, с закрытыми глазами, вытянув руки по бокам. В полумраке она заметила, что он улыбается. Во сне.
Спит? Как этот олух может спать!
Боль немного уменьшилась, и это было облегчением. Она наклонилась над ним и погладила по щеке.
— Гаррон, я знаю, что больше не девственна, ведь ты так глубоко во мне. Ну же, просыпайся! Ты должен понять, что случилось!
— Я позову Алерика! — продолжал орать Гилпин. — Ответьте мне, что с вами происходит?
Глаза Гаррона широко раскрылись. Он явно вернулся на землю. Снова сжал ее талию, перевернул так, что оказался сверху, и крикнул:
— Гилпин, не смей будить Алерика! Это был ночной кошмар, ничего страшного. Не смей тревожить Алерика! Со мной все хорошо! Ложись спать!
— Но как я могу спать, милорд! Я слышал ваши вопли. Подумал, что к вам в спальню пробрался кто-то чужой.
— Здесь нет чужих! Ложись спать и не болтай лишнего.
Последовала минута блаженного молчания. Гаррон глянул в ее бледное лицо.
— Значит, ты настояла на своем, — пробормотал он и снова вонзился в нее. Она и забыла, что он так из нее и не вышел! И сейчас мечтала об одном: чтобы он оказался как можно дальше от нее.
— Все кончилось, Гаррон. И у тебя нет причин делать что-то еще. Теперь ты можешь остановиться. Пожалуйста.
Он насторожился.
— Зачем мне останавливаться?
— Мне больно.
Гаррон нахмурился. И отстранился. Немного. Продолжая оставаться в ней. Только приподнялся, балансируя на локтях. Он снова хотел ее, но теперь, когда вновь обрел ясность мысли, он по крайней мере мог связно рассуждать.
— Итак, — снова сказал он, — не могу поверить, что ты пришла ко мне в спальню и насадила себя на мою плоть!
— Ты принял меня за Бланш.
— Мне следовало знать. Даже во сне следовало знать, что это не Бланш. Ее груди так обильны, что не умещаются даже в сложенных мужских ладонях. И Бланш всегда точно знала, что делать.
Она ударила его кулаком в плечо:
— Перестань думать об этой корове!
Гаррон ухмыльнулся, проник немного глубже. И замер, когда она напряглась.
— Не двигайся. И ты даже не знаешь Бланш. Она была умна и любила будить меня посреди ночи.
— Каким образом?
— Иногда она прижималась грудью к моему лицу.
— И как ты только не задохнулся под весом столь обильной плоти?
— Как видишь, — обронил он, и она поняла, точно поняла, что он думает о том, как бы зарыться лицом в груди толстой коровы!
Поэтому она снова ударила его по плечу.
— Ну, ты не можешь жениться на этой Бланш и даже никогда не сумеешь снова прижаться лицом к ее грудям. Ты должен жениться на мне, Гаррон.
Он почти вышел из нее. Но похоть возгорелась с новой силой. Однако ее откровенные речи и ужас ситуации с кристальной ясностью отпечатались в его мозгу. Жениться? Он взял ее невинность. Исторг в нее свое семя. Теперь она нечиста.
Во имя четок святого Клементина, неужели теперь король прикажет растянуть его на дыбе и четвертовать? Запрет в подземелье и велит уморить голодом?
Яркая слепящая волна гнева захлестнула его. Такого он не заслужил. Задыхаясь от ярости и похоти, он вышел из нее и, встав на колени между ее ногами, потряс кулаком.
