И вот сейчас прекрасный мужчина стоял напротив и молча пристально разглядывал, а потом глубоко вздохнул и произнес:
— Не знаю, сойдут ли мои слова за бурный восторг, но должен сказать следующее: много лет подряд я пытался представить, как ты выглядишь без одежды. Без ложной скромности замечу, что обладаю могучим воображением — возможно, лучшим в нашем поколении. И все же реальность посрамила самые смелые фантазии.
Глаза светились восхищением и голодом, Дэвид продолжал смотреть, словно окаменев от восторга.
— Хватит стоять, — не выдержав, скомандовала Хелена осипшим голосом. — Сделай что-нибудь…
Прежде чем она успела закончить фразу, он подошел и положил ладонь на грудь. Хелена судорожно вздохнула.
— Помнишь, что долгое время груди у тебя совсем не было? — спросил он, целуя. — И я страшно любил представлять тебя с одними лишь прекрасными твердыми сосками.
Она посмотрела вниз, на ладонь. Не убирая руки, Дэвид зажал вершинку между пальцев и медленно потянул. От острого наслаждения Хелена задышала тяжело, словно поднималась по высокой лестнице.
— И был почти разочарован, когда великолепная грудь наконец выросла, — продолжил Дэвид. — Но только до этой минуты.
Он потер сосок, и тело ее пронзила стрела желания.
Он склонился, поймал сосок губами. Хелена вздрогнула, ощутив влажное тепло языка, неожиданное прикосновение зубов.
Спустя минуту той же участи подвергся и второй сосок, а комната наполнилась стонами и тихими всхлипами. Когда же ладонь властно завладела ягодицами, Хелена не выдержала и громко вскрикнула. Дэвид что-то глухо прорычал и укусил за плечо.
— Если тебе так нравится, мог бы и вторую руку туда отправить, — проворчала Хелена.
Но он этого не сделал, а поднял ее и отнес на кровать, причем по дороге даже успел снять туфли. Бережно уложил и принялся стаскивать чулки.
— Лучше этих ножек нет на всем белом свете.
Сел рядом и методично покрыл поцелуями сначала одну ступню, а потом и вторую, вызвав к жизни инстинкты, о существовании которых Хелена никогда не подозревала: бедра сомкнулись сами собой. Дэвид решительно, без тени сомнения их развел.
— Дорогая, двери храма никогда не закрываются перед преданным жрецом.
С этими словами он медленно, благоговейно прикоснулся губами к нежным складкам и вдруг с неожиданной силой погрузил язык внутрь. Забыв обо всем на свете, Хелена выгнулась, как натянутая тетива.
Язык подразнил и исчез, оставалось лишь со стоном умолять о продолжении. Впрочем, Дэвид и не думал подчиняться, а вскоре новые удовольствия приказали забыть о прежних требованиях. Но вот он снова вернулся к вратам храма и заставил кричать от наслаждения и желания.
А когда в ход пошли зубы, экстаз достиг вершины. Хелена задрожала и что-то невнятно забормотала. Ни на миг не отпуская любимую, Дэвид снова и снова дарил ей блаженство.
— Дэвид. О, Дэвид, Дэвид, Дэвид!
Собственное имя на ее губах звучало подобно небесной музыке. Ливень в пустыне орошал его скромный храм благодатной влагой, обещая процветание и благоденствие.
Он покрыл поцелуями живот, грудь. А может быть, это она сама тащила его вверх — за волосы.
— Можно я сделаю то же самое тебе? — спросила Хелена, неровно дыша.
Дэвид с трудом сохранил присутствие духа.
— Лучше как-нибудь в другой раз, — прорычал он. — После того, как расстанешься с девственностью.
— С чем?
— Видишь ли, мы все считали иначе, но ты сама призналась, что сохранила первозданную цельность. — Он поцеловал любимую в плечо.
— В таком случае что же это был за роман? — недоуменно спросила Хелена.
— Должно быть, крайне осмотрительный.
— Ну, так сделай же это быстрее, чтобы я могла взять тебя в рот и…
Он накрыл поцелуем нескромные губы и вонзился в нее, не в силах сдержать порыв и медленно насладиться процессом, как мечтал всю жизнь. Не осуществилась и другая фантазия: погрузиться на предельную глубину. Хелена оказалась не только восхитительно влажной, но и восхитительно тугой.
Дэвид застонал от блаженства.
— О Господи, — пробормотала она.
Он мгновенно опомнился.
— Прости. Больно?
Она опустила руку и схватила его за ягодицу.
— Больно. Но все равно хочу ощутить тебя целиком.
Сгорая от нетерпения, он рванулся вперед.
— Ну вот. — Хелена провела пальцами по щеке. — Теперь я сделала тебя своим.
Он поймал ее руку и поцеловал в ладонь.
— Своим ты сделала меня давным-давно, а сейчас подтвердила права собственности.
Она лизнула его в шею.
— Одного не понимаю: почему так долго ждала. Оказывается, подтверждать права очень приятно.
— Прекрати немедленно, а не то вызовешь преждевременный взрыв.
— А что это значит? — Язык подобрался к уху.
— Это значит, что вулкан извергнется раньше, чем успею доставить тебе наслаждение.
Она слегка отстранилась и взглянула с лукавым недоумением.
— Но ведь ты уже и без того доставил мне огромное наслаждение, так что можешь не сдерживаться. Давай же, извергай свой вулкан. Не хочу больше ждать.
Он едва не подчинился команде.
— Заткнись немедленно. Уважай мою гордость.
— Хм. — Она поцеловала его в висок, засунула ладонь между разгоряченными телами и дотронулась до основания клинка.
— Прекрати. — Чтобы подчеркнуть приказ, он на миг освободился и тут же снова погрузился в горячую влагу — смелее, стремительнее, глубже.
Хелена изумленно охнула:
— О Господи, что это?!
Он повторил движение с новой силой.
— Это?
Она затаила дыхание.
— Да, вот это.
— То самое, что тебе не удастся испытать, если я сорвусь раньше времени, — прорычал он.
— Я изменила точку зрения. Хочу, чтобы ты продолжал вот так меня насиловать.
— Проклятие! — воскликнул Дэвид, раздавленный новым приступом вожделения. — Если не замолчишь немедленно, у меня ничего не получится!
Хелена проявила ни с чем не сравнимую жестокость.
— Ты должен. Подумай о гордости. А я тем временем обязана рассказать, как ты прекрасен, велик и могуч. — Она крепко обхватила его ногами. — Возможно, когда-нибудь позже позволю тебе поужинать, но вот спать точно не дам. Будешь всю ночь меня ублажать.
Дэвид запечатал ее губы поцелуем, но не смог остановить ни любознательные руки, ни подвижное, как ртуть, тело. Многолетние ночные фантазии померкли перед реальностью любви. Даже в самых смелых мечтах Хелена неизменно оставалась слегка загадочной, отстраненной. А здесь и сейчас не было ни тени холодности или сдержанности — только страстное желание, озорное любопытство и дерзкое стремление к наслаждению. Она снова дрожала и стонала, словно в бреду.
