— Все это так неожиданно, — смутилась она. — Я была уверена, что в вашей жизни есть другие женщины.
— В моей жизни есть только вы! Вы — та, что обладает всеми качествами, которые я хотел бы видеть в своей жене — будущей императрице и матери моих детей! Сегодня я, наконец, понял, что вы — единственная, кто мне нужен. И я не хочу потерять вас! Я… — Александр выдержал паузу и, собравшись с духом, произнес. — Я люблю вас.
— Господи! — расплакалась Мария. — Как долго я ждала от вас этих слов! Я не знаю, не знаю, что мне делать…
— Вам больше ничего не надо делать — просто останьтесь со мной…
И наследник с надеждой заглянул ей в глаза.
— Сгинь, нечистая, сгинь! — старый слуга, торопливо осеняя себя крестным знамением, выбежал из гостиной, едва не сбив Анну с ног.
Матвеич, с незапамятных времен служивший в городском доме Корфов, помогал ей разбирать привезенные из имения вещи. Старик он был добрый, но немного с гонором — почитай, столько лет вращался в столице, видал в этом доме господ из высшего света, нахватался хороших манер и строжайшим образом следил за порядком и сохранностью барского имущества.
Боязливым Матвеич никогда не слыл, но за эти два дня надоел Анне нелепыми страхами и причудами. Он то и дело прислушивался к шорохам и скрипам и уверял, что в доме поселилась нечистая сила. «Это у тебя от одиночества», — пыталась успокоить его Анна. Она была уверена — привык старик к тишине в доме, а со смерти Ивана Ивановича петербургская резиденция Корфов просто пустовала, вот и мерещится всякое. Но Матвеич клялся, что ходит кто-то в доме, почитай, с их приезда. Вот те крест!..
Анна жалела его и не спорила. Ей было не до суеверий старого мажордома. Уже второй день она ждала вестей от князя Оболенского, которому сразу написала. Никита отнес ее записочку в приемную Дирекции Императорских театров, но проходили часы, дни, а ответа все не приходило. Анна не знала, что и думать. Возможно, на молчание Оболенского повлияли ее отношения с Михаилом? И хотя Анна никогда не думала о людях плохо, вдруг заподозрила в этом происки Корфа. Владимир вполне способен был уговорить Оболенского отказаться от своих намерений.
Но нет, нет, сама себя убеждала Анна, Владимир стал другим, он не мог так с ней поступить! Не мог!..
— А-ааа! — заметался вокруг Анны старый слуга.
— Да что с тобой, Матвеич? — остановила она его. — Или почудилось что?
— Сундук! Сундук шевелится! — закричал Матвеич. — Святы, Господи, сохрани и помилуй!
На крики в гостиную с топором влетел Никита с решительным видом. В отличие от Анны, он к рассказам Матвеича отнесся с полным пониманием, правда, по другой причине. Дурных людей всюду хватает, пояснял Анне Никита, а дом-то стоит на виду — пустой, знай! — заходи да бери, чего под руку попадется. И поэтому он стал со вчерашнего дня держать поближе топорик и даже наточил его для верности.
— Воры? Где? Кто? Убью! — устрашающе размахивая своим страшным «оружием», пригрозил кому-то неизвестному заполошный Никита.
— Никитушка! — не на шутку перепугалась Анна. — Ты что же это? Из пушки да по воробьям? Матвеичу привиделось, а ты — сразу в драку. Успокойся, пожалуйста, и топорик отпусти.
— А? Что? — растерялся Никита и медленно опустил топор. Осмотревшись, он виновато потупил голову и спрятал руку с топором за спину. — Ты уж извини, Аннушка, испугался я — думал, на тебя напали.
— Мы же не в лесу и не на большой дороге, — улыбнулась Анна. — Просто Матвеич увидел что-то и сразу в крик.
— А ты сама-то проверь, — недовольным тоном пробурчал слуга, понемногу успокаиваясь при такой завидной подмоге. — Сказали — платья там театральные, побрякушки всякие, а сундук-то тяжелый! Никитка тащил, чуть паркет не попортил. Красота там, говорит. Да какая же это красота, коли она пудов на десять тянет!
— Не может этого быть, — удивилась Анна. — Я же бесприданница, откуда мне такие богатства в сундук загружать?
— Разве что Варвара разносолов тебе подложила? — предположил Никита.
— А ты бы заместо того, как рассуждать про всякое, взял бы да заглянул в сундук, — ехидно подначил его Матвеич. — А то тем и силен, что топориком попусту размахивать.
— Запросто, — храбро сказал Никита, подошел к стоявшему посередине гостиной сундуку и открыл его.
Крышка со стуком откинулась.
— Батюшки святы! Глаза… — прошептал Никита и замер на месте, как вкопанный.
— Чего уставился или видишь впервой? — раздался из глубины сундука знакомый всем голос, и из театральных костюмов и платьев на свет выкарабкалась слегка помятая и растрепанная Полина.
— Полька?! — ахнул Матвеич.
— А ты что здесь делаешь? — воскликнул вслед за ним Никита.
— Да я… — Полина на мгновенье задумалась и вдруг быстро затараторила: — Я платье себе присмотреть хотела, на память об Анне, да споткнулась, головой ударилась, сама не знаю, как в сундуке и оказалась.
— Господи, — всплеснула руками сердобольная Анна, — как же ты не задохнулась там, бедная?
— Головой ударилась, говоришь? — с сомнением сказал Никита. — Что-то у нас в имении слишком много стало поврежденных на голову. Эпидемия какая разве?
— Ох, и напугала ты нас, девка! — покачал, головой Матвеич. — Ладно, чего расселась-то, вылезай! Коли приехала — помогай прибираться, не сахарная.
— А ты мною не командуй! — тут же дала отпор слуге бойкая Полина. Она вылезла из сундука и поправила платье. — Я, может, тоже славы хочу. Я о театре мечтаю.
— Вот что, Никита, — Анна, наконец, оправилась от изумления, — пока барин не спохватился, надо Полину срочно отправить обратно. Запрягай сию минуту лошадь!
— Нет уж! — Полина поставила руки в бока и набычилась. — Лихо ты чужими жизнями распоряжаешься, смотри-ка, барышня нашлась! Ты мне не указ, и слушать я тебя не собираюсь. Я барином выбрана, и потому сама себе голова.
— А с головой у тебя, судя по всему, плохо, если ты сама себя под плеть подводишь, — твердо сказала Анна. — Никита, Матвеич, оставьте нас, я с Полиной поговорить хочу.
— И не подумаю! — замотал головою Никита. — Забыла, какие гадости она тебе делала? За ней глаз да глаз нужен!
— Но я прошу тебя…
— Хорошо, — подумав, согласился Никита. — Пошли, Матвеич. Я буду недалеко.
Закрыв за ними дверь в гостиную, Анна обернулась к Полине, которая сосредоточенно грызла ногти на руке. Была у нее такая привычка по нервности.
— Полина, если бы ты знала, как я хорошо тебя понимаю, — по-доброму начала Анна. — Прежде и я думала, что на свободе — рай земной. И вот свершилось — отныне я вольна делать все, что угодно, но счастья это мне не принесло. Я осталась одна и не знаю, как мне поступать, куда идти. От князя Оболенского известий нет, как будто он передумал…
