– Дела не так плохи, как говорят, мадемуазель: в Сфаксе произошел какой-то бунт на почве религиозного фанатизма. Была перестрелка. Из Туниса выслали подкрепление для гарнизона Сфакса и здешнего. Повреждения телеграфа исправляются, но сообщение восстановится не так скоро.
После завтрака ее вызвала к себе взволнованная мадам Перье и сообщила, что послала на помощь Риккардо самого надежного своего драгомана. Добрая женщина всплакнула, что не могло способствовать улучшению настроения Джоконды.
В три часа к ней постучался Риккардо. Она по лицу его угадала, что он не с добрыми вестями.
– Ее видели утром с каким-то арабом. Полиция решила, что он драгоман. Теперь полиция разыскивает ее. Объявлено, что сообщивший, где она находится, получит вознаграждение.
– Но у них мало надежды? – спросила она, угадав то, что он не договаривал.
Он кивнул головой и опустился на стул.
– Нам связывает руки это восстание в Сфаксе. Здесь пока спокойно, но взрыв может произойти в любой момент. – Он закрыл лицо руками.
Она положила руку ему на плечо.
– Не будем падать духом, Риккардо. Она, может быть, в безопасности.
– Каким же я был дураком, – простонал он.
– Дураком? Почему? – переспросила она.
Он спохватился.
– Я жалею, что мы приехали в это проклятое место.
Она промолчала.
– Где Джованни? – спросила она немного погодя.
– Не знаю. Он сопровождал меня вначале. Потом пошел к какому-то арабу, который, по его мнению, может помочь нам. Не печалься, Джоконда. Полагают, что крутые меры, принятые в Сфаксе, положат конец тому, что поднимается здесь. Во всяком случае, тебе надо вернуться в Тунис, как только пойдут поезда. Кстати, едет мадам Перье.
– Как? Чтобы я уехала, не разыскав Аннунциаты? – Она покачала головой.
Риккардо сидел подавленный.
Теперь, когда Аннунциаты не было подле него, когда в душу закрадывалась жуткая мысль – не потерял ли он ее навсегда, – он понял, что любит ее, желает ее.
В комнате верхнего этажа Си-Измаил бен-Алуи ходил взад и вперед, диктуя письма писцу, сидевшему на корточках в углу; на полу возле писца стояла медная чернильница; его камышовое перо быстро бегало по бумаге. Было около полудня, и в открытую дверь видна была верхняя колоннада, обожженные солнцем крыши, голуби на них и клочок пышущего зноем неба. Солнечный луч отбрасывал на пол комнаты светлую полосу. Негромко жужжали мухи.
– Прочти, что написал, – сказал Си-Измаил своему секретарю.
«Магомету Саад-бею.
Во имя Аллаха, всеблагого и милосердного, приветствую тебя. Мы послали тюк шелка, который ты получишь еще до этого письма, в надежде, что таким способом заставим молодого купца образумиться. Здесь, благодарение Аллаху, все тихо и спокойно. Неприятная сфаксовская история не повлияла на рынок. Мы настаиваем на сохранении спокойствия. Это неожиданное восстание может оказаться гибельным для торговли шелком, ибо было бы катастрофично ускорять события в том деле, о котором ты писал мне…»
Писец остановился, выжидая.
Си-Измаил нагнулся и взял у него из рук бумагу и перо.
– Я подпишусь и надпишу адрес. Ступай, Рашид, сын мой, разыщи кади Измаила и скажи, что мне надо поговорить с ним.
Рашид поднялся.
– И не затыкай уши, когда будешь проходить по улицам.
– Уши мои всегда открыты.
Рашид вышел, Си-Измаил быстро дописал несколько строк, потом вложил письмо в конверт и запечатал кольцом-печатью.
Он взялся уже за перо, чтобы надписать конверт, когда на террасе, на которую выходила комната, послышались шаги и звон серебряных запястий. У входа остановилась женщина, закутанная покрывалом. Он не поднял глаз, пока не кончил писать, и, только отложив письмо на низенький столик, где уже лежало с полдюжины других, сказал коротко:
– Это ты, Мабрука? Войди.
– Мир тебе!
– Мир!
Она вошла молча, медленно, оставив у входа свои красные туфельки на высоких каблуках.
Он вопросительно посмотрел на нее.
– Садись, садись! Что нового?
– Немного. Это дурачье целые дни болтает и болтает в кофейнях, но никто не собирается действовать. Имам мечети Верблюда роптал против тебя, он хотел бы поднять народ до новолуния, так как написано, что это время благоприятно для начинаний.
– Язык без костей не зажигает. Откуда у тебя эти сведения?
– От Азизы, танцовщицы. А она узнала от его брата Али.
– Хорошо, пусть узнает побольше подробностей. А торговец зерном?
– У него все в порядке, и двоюродному брату своему он верит, как самому себе.
– Больше ничего нового?
– Ничего.
– Девушку отвезли вчера к Саад-бею. Я пишу ему об этом. Если не удастся Мотлогу, придется тебе взяться за это дело. Нет другого безопасного способа.
– Я готова начать, когда велишь.
– Ты скоро опять будешь нужна мне в Тунисе. Как только уляжется эта шумиха. Глупцы! – Он гневно вскинул руки. – Срывать еще недозревший плод!
Она наклонила голову и повернула к дверям.
– Погоди. Еще кое-что. Этот сицилиец… почему он не бывает у тебя?
– Ты не говорил, что можно…
– Верно. Да и ты была здесь. Знает он, где ты?
Она подумала.
– Я дала ему возможность разыскать меня.
– В Тунисе?
– Нет, здесь.
– Тем лучше. Если он придет, пусти в ход все средства. Поняла? Он упрям.
– Я поняла.
– Каков он, по-твоему?
Она рассмеялась низким грудным смехом.
– Эй, он в моем вкусе!
– Тем приятнее твоя задача, душа моя.
Она вдруг рванулась к нему.
– Ты не погубишь его, Измаил? – нежно сказала она. – Он слишком хорош, он не должен умереть.
– Мы будем нажимать на него до последней возможности, но губить его незачем, пока он не опасен нам. Может пригодиться еще. – Он с любопытством взглянул на нее. – Ты никогда ни за кого так не просила. Могу ли я доверять тебе в этом деле?
– Что для меня сотни любовников по сравнению с тобой! – отвечала она. – А этот мальчик даже не любовник.
– Зачем ты лжешь мне? Это бесполезно.
– Разве я когда-нибудь лгала тебе? Неужто эти семь лет рабской покорности не обелили меня? – горячо воскликнула она. – Разве я не искупила стократ свою измену?
Он чуть заметно пожал плечами, но окинул ее мягким, немного усталым взглядом.
– Разве было время, когда бы я не любил тебя? – с какой-то жестокостью, вполголоса продолжала она. – Проклинала ли я тебя, Измаил, даже тогда, когда раскаленное железо касалось моих щек? Разве я не вернулась сама, добровольно? Не молила тебя о милости?
