Упа и Франц ужинали. Они изрядно проголодались, работая в поле, и потому были в тот вечер особенно немногословны.
– Все в порядке? – спросил дед, не поднимая головы. – Ты привезла все, что я говорил?
– Йа, да, Упа, – отвечала Хетта. – Поезд с товаром прибыл только вчера, но Якоб Мейер успел достать все что нужно. Я все купила.
– Йа, хорошо, – кивнул старик.
– А все-таки жаль, что похлебку сегодня варила не ты, – заметил Франц, проглатывая очередную ложку. – Соли явно не хватает.
– Мне очень жаль… – замялась Хетта. – Ты же сам знаешь, что Джума служит у нас совсем недавно, ей нужно постоянно все подсказывать… Вот я и решила вообще ничего не говорить ей про соль – а то бы девочка высыпала в кастрюлю целую банку…
Старик исподлобья посмотрел на внука:
– Если бы не твоя неосторожность, Хетте не пришлось бы таскаться в город и она сварила бы отличную похлебку. Надо быть полным болваном, чтобы засунуть руку в вертящееся колесо! Раз уж твоя сестра вынуждена выполнять твою работу, пожалуй, стоит тебя приставить к кухонным горшкам! Тогда уж, по крайней мере, жаловаться будет не на кого.
Хетта заметила, как побагровел затылок брата, и ей стало жаль его. Францу недавно исполнилось двадцать – он был старше нее на два года. Юноша был очень раним. Упа готов был поклясться, что всему виной годы, проведенные внуком в Ледисмите: когда умерла мать, Франца и Хетту отправили к тетке в город, и на ферму они вернулись лишь семь лет спустя. Хетте было тогда восемь, Францу – десять лет. Но Хетта считала иначе: как отличаются друг от друга разные женщины, так и среди мужчин есть такие, которые чувствуют тоньше и глубже других. Такие мужчины любят эту землю за ее красоту и за многообразие и неповторимость созданий, населяющих ее.
Упа считал, что Франц слишком слаб для настоящего мужчины, но Хетте была понятна эта его «слабость». Она и сама была такой.
Улыбнувшись Францу, Хетта наполнила ведро горячей водой и прошла к себе в комнату. Девушка сняла выходную белую блузку, переоделась в повседневную – из синей хлопчатобумажной ткани – и, достав из складок юбки привезенный тайком от родственников кусок туалетного мыла, принялась мыть лицо и руки. Мыло было белоснежным и ароматным. Если бы Упа обнаружил его, он непременно спросил бы, чем не устраивает Хетту простое мыло.
Быстро вернувшись на кухню, девушка привычным движением бросила в кастрюлю щепотку соли, тщательно размешала ее содержимое, попробовала ложечку, после чего, добавив еще чуть-чуть соли, налила похлебку в свою миску и села за стол.
– Так, значит, в Ландердорп снова прибыл поезд? – спросил вдруг старый Упа, пристально глядя на внучку.
– Конечно прибыл, – улыбнулась Хетта. – Он приходит на станцию ежедневно.
– Эх, – покачал головой старик. – И чем их не устраивают старые добрые фургоны, запряженные волами?
– Но они ведь ползут, как черепахи, – вступил в разговор Франц. – А поезд за какие-нибудь сутки доставляет нам все необходимое.
– «Нам»?! – воскликнул Упа, ударяя кулаком по столу. – Что это, интересно, он нам доставляет?! Поезд доставляет товары на склад, понял? А мы вынуждены таскаться по этим складам. Поезд может приехать лишь туда, где имеются железнодорожные пути. Покажи мне поезд, который смог бы взобраться на холм, пройти через горный перевал и доставить товар прямо ко мне во двор!
Брат и сестра перекинулись понимающими взглядами и решили промолчать. Вероятно, до конца своих дней старик не согласился бы примириться с существованием железных дорог, пересекающих просторы, которые он считал землей, избранной Богом. Те, кто дерзнул построить эти дороги, были для него грешниками из грешников, а те, кто ездил по ним, – нечестивцами из нечестивцев. Особенно неприятно становилось старику при мысли о том, что железными чудищами пользуются не только англичане – Якоб Мейер сколотил себе целое состояние на перевозке товаров из Дурбана в Иоганнесбург.
– Ландердорп сильно изменился с тех пор, как я была там в последний раз, – сказала Хетта, стараясь отвлечь деда от тягостных мыслей о железных дорогах. – Ты не говорил мне, что Ян Баденхорст открыл новую кузницу, Франц. Она намного больше, чем старая.
Франц хотел было что-то ответить, но Упа не дал ему открыть рот:
– А еще, наверное, он не говорил тебе, что поселок набит англичанами, превратившими это некогда благословенное место в вертеп разбойников. Ты видела этих нечестивцев?
– Конечно видела, – проговорила Хетта, глотая похлебку. – Как же можно их не увидеть? Но я бы не сказала, что они… – она внезапно запнулась, услышав во дворе цокот копыт.
Хетта прекрасно знала, кто мог приехать к ним на ферму в столь поздний час. Она молча поднялась из-за стола, еще раз перемешала похлебку в кастрюле и наполнила новую миску.
В комнату вошел Пит Стеенкамп. Немного постояв возле прямоугольного стола, он посмотрел на Хетту, после чего занял место возле полной миски.
– Зима в этом году наступит рано, – сказал он, поздоровавшись с обоими мужчинами.
– Верно, – кивнул Упа, набивая свою любимую старую трубку. – Я вот тоже чувствую, что морозы ударят раньше, чем обычно.
Хетта поставила перед Питом чашку воды. Он крепко сжал ее за запястье и проговорил:
– Отличную похлебку ты сварила, Хетта.
Светло-зеленые глаза Пита по особенному блестели, когда он смотрел на нее в этот вечер. Девушка слегка кивнула головой и попыталась высвободиться, но Пит по-прежнему крепко держал ее за руку. Повернувшись к Францу, он с ухмылкой бросил:
– Когда же ты наконец женишься, приятель? Смотри: я скоро дострою свой дом.
Хетта прекрасно понимала, на что намекает Пит. До тех пор пока брат не женится, она должна помогать по хозяйству в доме деда и не может выйти замуж за него. Пит работал на ферме вместе со своим отцом, но тот выделил ему маленький клочок земли, на котором молодой человек начал строить дом для себя и Хетты. По его глазам и по тому, с какой страстью сжимал он ее руку, девушка видела, что Питу надоело ждать.
Франц улыбнулся:
– Насколько мне известно, во всей нашей округе – от этой фермы и до самого Дурбана – нет ни одной девицы на выданье, кроме Труус ван дер Моуве.
А на ней я не женюсь, даже если ты будешь очень просить.
– А может, тебе стоит съездить в Ландердорп, пока англичане не успели похитить всех наших женщин?!
Старый Упа вынул трубку изо рта и смачно сплюнул на пол:
– Ни одна уважающая себя бурская женщина не позволит красным мундирам подойти к себе ближе чем на ружейный выстрел!
– Между прочим, некоторые британцы ходят сейчас в зеленых мундирах, – с язвительной усмешкой процедил Пит. – Да… мундиры становятся немного скромнее в отличие от тех, кто их носит. Английские офицеры самые настоящие наглецы. Что скажешь, Хетта, как тебе показалось?
