– Утоли мое желание, сладкая Персефона. У меня больше нет сил терпеть.
Она растерянно взглянула на него, а он объяснил:
– Я слишком долго не видел тебя.
Он опустился к ее ногам, взял в каждую руку по ступне и принялся массировать сверхчувствительные подушечки, расположенные под самыми пальцами. От удовольствия по спине Персефоны побежали мурашки.
– О-о-о! Не останавливайся! Как приятно… оооооу!
– Знаешь, есть такая теория, – вкрадчиво произнес Гейвин, продолжая ласкать ее ноги, – что при определенных условиях женщина может достичь сексуального удовлетворения от умелого массажа ступней.
– Хорошая теория, – согласилась Персефона на выдохе, выгибая спину.
– Пальцы ног становятся особенно чувствительными, если…
Она вскочила с постели так внезапно, что Гейвин потерял равновесие и свалился на пол. Молчание сменилось дружным хохотом.
Он встал – огромный, взъерошенный, крайне возбужденный, – потер свой зад и с размаху бросился на кровать, подмяв под себя Персефону.
– Если у тебя такие чувствительные ступни, то интересно, как отреагируют на мои ласки те места, которые находятся под твоими коленями.
– Дай мне встать.
– Не дам.
Он повернул ее на живот и сел сверху, чтобы продолжать свои исследования.
Персефона беспомощно стонала, вцепившись руками в подушку. Его язык творил чудеса. Она взмывала к вершинам экстаза, наслаждаясь каждым мгновением, но лежать пассивно, подчиняясь воле Гейвина, становилось невыносимо. Она попыталась перевернуться, но он не позволил, обхватив рукой ее бедра и поставив ее на колени, лицом вниз. Слегка сжав в ладонях ее груди, он вошел в ее лоно. Персефона охнула от удовольствия.
Она не могла до него дотронуться, не могла изменить ритм соития, ей оставалось лишь переживать бурные чувства, которые он в ней вызывал. Они прокатывались по ней горячими волнами, заставляя ее содрогаться в конвульсиях. На пике блаженства – такого острого, что Персефона едва не лишилась сознания, – она услышала, как он выкрикнул ее имя.
Долгое время она пребывала в полной прострации и не воспринимала реальный мир. Немного придя в себя, она поняла, что ее голова покоится на шелковой подушке, а Гейвин по-прежнему лежит на ней, придавив ее своим тяжелым неподвижным телом. Странно, но его тяжесть была ей приятна, и она не хотела менять позу.
В недрах ее естества еще звучали медленно затухающие отголоски страсти. Она с упоением вбирала в себя жар его сильного тела, вдыхая мускусный аромат, которым пропитался воздух.
Ей казалось, что в таком взбудораженном состоянии она не сумеет заснуть, однако усталость дня и сладкое изнеможение после любовной близости в конце концов взяли свое. Когда она проснулась, в окна струился яркий солнечный свет, а Гейвин уже ушел.
Нож соскользнул. Персефона удивленно уставилась на тонкую струйку крови, которая потекла из подушечки ее большого пальца. Секунду спустя появилась слабая боль. Она вздохнула – скорее раздраженно, чем испуганно, – и отложила нож в сторону. Туго обернув палец уголком фартука, она огляделась.
Оливковая роща – одна из многих, посаженных вокруг Илиуса, состояла из большого количества деревьев.
Толстые искривленные стволы поддерживали ветки с кожистыми зеленовато-серебристыми листьями. Большую часть олив уже собрали, но отжим масла только начался. Если процесс прервется больше чем на несколько дней, весь урожай будет потерян.
В худшем случае погибнут сами рощи. Но они опять возродятся, если работа, в которой сейчас принимала участие Персефона, пройдет успешно.
Она размотала палец, увидела, что кровотечение прекратилось, и опять взяла в руку нож. Осторожно срезав с дерева молодой стебель, она завернула его в мокрую тряпку и положила в корзину, уже наполовину заполненную такими же черенками.
Вокруг нее мужчины и женщины делали то же самое, что и она, – срезали черенки с самых сильных олив. В результате у них останется несколько тысяч саженцев, которые они бережно сохранят до того дня, когда возникнет необходимость посадить новые рощи.
Уложив очередной черенок в корзину, Персефона выпрямилась и немного постояла, прижав руку к пояснице, где нарастала тупая боль. Вдалеке, за оливковыми рощами, она различила вереницу людей, шагающих по дороге. Скорее всего они направлялись к лимоновым рощам, которые на протяжении большей части года придавали Акоре ее неповторимый аромат. Сайда сказала, что черенки брали практически у всех растений, которые можно сохранить: у жасмина, роз, дикой лилии и тимьяна, растущего на склонах холмов, у горных маков, цитрусовых и яблонь из маленьких семейных садов.
Однако сколько будет потеряно! Такая мысль сводила ее с ума, поэтому она вернулась к работе, ровный ритм которой изгонял из головы тяжелые размышления. Наполнив корзину доверху, она понесла ее к дороге – там стояли фургоны, которые отвезут драгоценные черенки в доки.
Мужчина, управлявший фургоном, приветливо улыбнулся:
– Добрый день, леди Персефона. Все идет как надо? Леди Персефона! Ее назвали так уже во второй раз.
Обращение резало ей слух, но мужчина выглядел таким же усталым, как и все остальные, и она не видела смысла его поправлять.
– Мы сделали много работы. Вы не подвезете меня в Илиус?
Она обещала Сайде, что найдет ее и позаботится об остальных делах.
Мужчина улыбнулся шире:
– Почту за честь. Разрешите вас подсадить. Персефона не нуждалась в помощи, но отказываться не стала. Сняв фартук, она устроилась на сиденье рядом с возничим и расправила складки своей туники. Фургон тронулся в путь. Он несколько раз останавливался, чтобы взять новые черенки у тех, кто работал в роще. Почти все встречные тоже приветствовали «леди Персефону».
Оставив рощу позади, они выехали на дорогу, ведущую к Илиусу. Мужчина, назвавшийся Маркусом, явно хотел с ней побеседовать.
– Знаете, леди, моя жена очень расстроена возникшими событиями. Нет, она держится молодцом, но я вижу, как ей тяжело.
Персефона заметила, что акоранские женщины поразительно хорошо справлялись с ситуацией. Раньше она всерьез полагала, что они задавлены мужчинами, полностью подчинены их воле. К счастью, она ошибалась. Впрочем, она поняла еще одну вещь: мужчины старательно скрывали свою тревогу, делая вид, что только представительницы слабого пола обеспокоены создавшимся в стране положением.
– Ваша жена наверняка высоко оценивает все то, что вы делаете, – ласково заверила его Персефона.
Он кивнул:
– Она сказала мне об этом вчера вечером, когда уложила детей спать.
– Сколько же у вас детей?
