Павелъ Борисовичъ охотно поддался на уговоры Катерины Андреевны и началъ собираться въ Петербургъ, хотя и скучалъ, оставляя Катерину Андреевну. Ѣхать съ нимъ она наотрѣзъ отказалась, не желая до брака показываться въ Петербургѣ его роднѣ и знакомымъ и не желая бросать дома. Она тутъ не будетъ скучать, а Черемисовъ останется на правахъ хозяина. Къ нему Павелъ Борисовичъ не можетъ ревновать, ибо у Черемисова сердце занято, да и правила его не позволяютъ ему ухаживать за невѣстой лучшаго друга.
Павелъ Борисовичъ собрался и уѣхалъ.
Въ ту пору поѣхать въ Петербургъ, да еще богатому барину, составляло цѣлое событіе.
Ударомъ грома разразилась надъ Иваномъ Анемподистовичомъ Латухинымъ страшная вѣсть, привезенная приказнымъ Барашкинымъ. Такъ и повалился головою на столъ счастливый женихъ „купленной невѣсты,“ когда приказный пришелъ къ нему въ „конторку“ и сообщилъ распоряженіе помѣщика Скосырева, „весьма лукаво обманутаго и въ заблужденіе введеннаго происками управителя Шушерина и купца Латухина,“ какъ выразился Барашкинъ. Заплакалъ молодой купецъ, какъ женщина, какъ ребенокъ, схватилъ себя за русыя напомаженныя кудри и вырвалъ цѣлый клокъ волосъ.
Привычный къ слезамъ, приказный пригладилъ свои височки и усмѣхнулся, чуя добычу.
— Знать, очень люба дѣвица то, почтенный? — спросилъ онъ.
— Пуще жизни! Коли придется потерять ее, мнѣ не жить.
— Ишь ты! Да, сказываютъ люди, что любовь весьма жестока. „Что на свѣтѣ прежестоко? Прежестока есть любовь.“
— Я не отдамъ ее! — вдругъ воскликнулъ Латухинъ, выпрямляясь, и глаза его засверкали.
— Это кого же? — съ усмѣшкой спросилъ Барашкинъ.
— Надю не отдамъ. Дѣлайте со мной, что хотите, судите меня, но я ее не отдамъ!
— Гмъ! Умудренный опытомъ въ дѣлахъ торговли, вы, почтенный, несвѣдующи въ дѣлахъ судебныхъ. Ежели вы окажете упорство и дѣвицу помѣщика Скосырева не отдадите, то ее отъ васъ отберутъ силою, а вы отвѣтите сугубо. И выходитъ, государь мой, что суда то вы не минуете, да и дѣвицу то не удержите.
— Господи, такъ что же мнѣ дѣлать? — съ тоскою воскликнулъ Латухинъ. —Я поѣду къ нему, паду ему опять въ ноги, вымолю у него прощенье за невольный обманъ...
— Это вы про барина, про господина Скосырева?
— Да. Онъ окажетъ мнѣ милость, онъ не захочетъ погубить двухъ невинныхъ людей, да еще и матушку мою, которая не переживетъ нашей гибели.
— Во первыхъ, государь мой милостивый, помѣщикъ врядъ ли проститъ васъ, ибо онъ весьма совершеннымъ беззаконіемъ огорченъ и обозленъ, а во вторыхъ, онъ отбылъ въ городъ С.-Петербургъ, гдѣ и пробудетъ долго.
О томъ, что въ домѣ Скосырева царитъ теперь Катерина Андреевна и что это она распорядилась отобрать у Латухина невѣсту, Барашкинъ ничего не сказалъ.
— Такъ что же мнѣ дѣлать, что дѣлать? — воскликнулъ Иванъ Анемподистовичъ. — Господи, за что Ты наказуешь меня, несчастнаго?
— Наказуется человѣкъ за грѣхи, — внушительно проговорилъ Барашкинъ, — а ежели вы желаете знать, что вамъ наджежитъ дѣлать, такъ я могу научить.
— Отецъ родной, научи, — бросился Латухинъ къ приказному.
— Хе, хе, хе... Ежели къ тебѣ въ лавку приходитъ покупатель и говоритъ: „дай мнѣ, купецъ, такое то количество сукна“, то ты что отвѣтствуешь? Ты требуешь за сіе потребное количество денегъ. Вѣрно? Потребую денегъ и я за свой товаръ, а товаръ мой вотъ! — Приказный ткнулъ себя перстомъ въ лобъ.
— Умъ мой товаръ, — добавилъ онъ.
— Да заплачу, сколько желаешь, столько и заплачу, — поспѣшно отвѣтилъ Латухинъ.
— Ну, пожелать я могу и очень много, ибо нѣтъ предѣловъ человѣческому желанію; это ты, почтенный, необдуманно глаголешь, а вотъ я оформлю дѣло и тебѣ пріятно все будетъ. Я тебѣ дамъ совѣтъ, а ты мнѣ за оный совѣтъ триста рублей ассигнаціями пожалуешь.
— Ахъ, изволь, родной, изволь!
Иванъ Анемподистовичъ подошелъ къ большому кованому сундуку, стоящему въ углу „конторки", отперъ замокъ съ музыкою, досталъ пачку ассигнацій и отсчиталъ триста рублей.
— Вотъ изволь, получи и наставь меня на разумъ, — обратился онъ къ приказному, подавая ему деньги.
Барашкинъ, не считая, сунулъ деньги въ карманъ.
— Вотъ мой совѣтъ: тяни дѣло до „красной горки“, чему я буду по мѣрѣ силъ способствовать, женись въ первый же дозволенный для сего закономъ день и тогда... тогда ужъ жену у тебя не отнимутъ, хотя отвѣтственности ты подвергнуться можешь, но дѣло то въ томъ, что у помѣщика цѣли не будетъ преслѣдовать тебя, разъ дѣвицу отнять нельзя. Вообще, мой любезный Иванъ Анемподистовичъ, я даю тебѣ время и такъ, и сякъ устроить дѣло, а это главное. Я посланъ господиномъ помѣщикомъ предложить тебѣ добровольно отдать незаконно пріобрѣтенную дѣвицу, а на случай упорства уполномоченъ дѣйствовать по закону и по формѣ, но, видя твое благожелательство ко мнѣ, я готовъ мирволить. Отпишу помѣщику, что ты выбылъ изъ столицы вмѣстѣ съ купленною невѣстой невѣдомо куда, а ты пока такъ-ли, сякъ-ли дѣло свое обдѣлывай и даннымъ временемъ пользуйся.
— Боже, сколько горя! — проговорилъ Иванъ Анемподистовичъ, склоняя на грудь свою кудрявую голову.
— Стало быть, очень тебѣ люба сія дѣвица? — полюбопытствовалъ приказный.
— Да если-бъ ты видѣлъ ее, любезный! Въ ней не одна красота тѣлесная, а и душа у ней хорошая и сердце золотое. Каждый человѣкъ, который увидитъ ее разъ, привяжется уже къ ней и полюбитъ ее. А какъ хороша, какъ пригожа собой то! Теперь покойно жила моя голубушка, разцвѣла какъ маковъ цвѣтъ, на всю округу нѣтъ подобной красавицы. Такъ скажу тебѣ, добрый человѣкъ, что мнѣ разлуки съ ней не перенести, и коли отнимутъ ее у меня, я либо жизни себя лишу, либо уйду въ лѣса темные, дремучіе, пристану къ какой ни на есть шайкѣ бродягъ лѣсныхъ, воровъ да разбойниковъ и подговорю ихъ пойти въ домъ къ моему недругу, къ разлучнику, да самъ его, своими руками и задушу!
— Страсти говоришь, любезный, угрозы произносишь, а это нехорошо, — строго замѣтилъ приказный. — Надо законными мѣрами побѣждать, а не о столь беззаконномъ дѣяніи думать. Кистенемъ да топоромъ не многаго добьешься и заслужишь кнута на торговой площади, а вотъ ежели другимъ орудіемъ войну поведешь, такъ можешь и побѣду одержать, и незапятнаннымъ остаться.
— Какое же это орудіе, почтенный?
— Гусиное перо. Хе, хе, хе... Хорошо очиненное и въ рукахъ человѣка, законами умудреннаго, оно великія дѣла надѣлать можетъ, мой почтенный!
Приказный поднялъ руку съ отдѣленнымъ указательнымъ перстомъ, и на лицѣ его засіяла самодовольная улыбка; онъ коснулся любимаго предмета, осѣдлалъ своего конька.
